Кейт О'Риордан - Ангел в доме

Затем последовали двухлетние муки в качестве сестры-послушницы в Корке, в родильном доме. И снова фиаско. Анжела так и не смогла привыкнуть к страданиям рожениц. Она промокала им лбы и держала за руки, но она и выла вместе с ними, откинув голову и извиваясь от их боли. Ей дали передышку в канцелярии, но она по-прежнему мечтала о миссионерстве, потому и вернулась домой - опять вовремя. Дядя Майки начал выкидывать номера, а справиться с ним, кроме Анжелы, уже тогда никто не мог.

Вернулась ненадолго, а застряла на два года. За это время Анжела закончила учительские курсы, но преподавать не пошла; так и болталась без дела, если не считать возни с дядей Майки, пока тетушка Брайди не взяла инициативу в свои руки, позвонив в Лондон давнишней знакомой, сестре Мэри Маргарет. Та согласилась взять девочку под свое крыло н определила в приют послушницей, с пятилетним испытательным сроком. Все попытки Анжелы приблизиться к цели н дать обет мать-настоятельница пресекала самым грубым образом, так что и после пяти лет заветное монашество было от нее не ближе миссии в Африке. А дядя Майки по-прежнему обретался на чердаке.

Уже опустив руку на телефонную трубку, Анжела вспомнила высокого, худощавого гида с глазами табачного цвета - того, что вчера читал лекцию в Музее Альберта и Виктории. Странно. Что-то он ей часто па ум приходит второй раз часа за два. И опять она вспыхнула при воспоминании, как мямлила в ответ на его вопрос о работе. Что это на нее нашло? Кофе выпить согласилась в следующую среду... хотя не выносит кофе. Слава богу, в среду она уже будет в Ирландии, с мамой, тетушками и дядей Майки. Вот и отлично. Нечего ей встречаться с этим парнем. И нечего разглядывать, как разбегаются от уголков его глаз морщинки, когда он улыбается... улыбается... Улыбается он как-то... сказала бы - смущенно, только с чего бы это мужчине смущаться? Забавный. Даже не заметил внимания слушателей, а ведь те ловили каждое его слово - благодаря ему музей словно бы ожил. Анжела случайно услышала, как американка, без устали жевавшая жвачку, сказала своему мужу, что "эта лекция - единственная стоящая штука из всего, что они видели и слышали в Лондоне".

А ведь такой... гид может здорово усложнить ей жизнь. Не для того она мучилась все эти годы, чтобы пустить все по ветру за чашкой кофе. Правда, у нее время от времени случались проколы. Встречалась она со всякими там санитарами, врачами и прочими; однажды был даже капеллан... не о чем ни говорить, ни переживать, как уверяли Анжелу монашки, не далеко ушедшие от ее возраста - всего на пару десятков лет, не больше. Это абсолютно нормально. Физиология, только и всего. Двадцать, тридцать лет воздержания, готовки супа, тяжкого труда, молитв - и вся физиология улетучится. Анжела не стала бы клясться, что утешение коллег по приюту вселило в нее покой. Скорее уж вселило ужас. Однако как бы там ни было, а приступ дядюшки Майки в данном случае ей на руку. Встреча в среду отменяется, а значит, они больше не увидятся. Прекрасно. Великолепно. Несмотря на то, как он... нет. Довольно о нем думать. Спасибо тебе, Господи. Спасибо.

* * *

- Мясо отличное, Бонни.

- Угу.

- М-м-м. - Он терзал зубами едва прожаренную говядину; струйка розоватого сока побежала по подбородку. Бонни щедро отмотала туалетной бумаги от рулона, пристроенного рядышком с тарелкой, и молча протянула Роберту. Ладно. Хорошо хоть, можно не бояться коровьего бешенства использованной бумаги кругом валялось уже приличное количество, а Бонни до сих пор жива. - Спасибо.

- Угу.

Бонни явно чем-то терзалась, накручивая себя и вымещая злобу на злосчастной говядине. Яростно работала челюстями, вперив невидящий взгляд в пространство.

- Замечательно. Спасибо. - Идиотская привычка. Язык бы себе откусить, чтобы не благодарить каждую секунду. С другой стороны - чем еще заполнить молчание, которое становится все зловещее?

Наконец она на него посмотрела. Скользнула суженным взглядом.

- Лимон, - сказала Бонни, кивнув на пустой бокал из-под джина с тоником, где лежал тонкий ломтик.

- Прости?

- Лимон. Ты не поблагодарил за лимон.

Роберт положил вилку и нож на тарелку. Наклонился, опустив подбородок на сцепленные ладони, хотя с большим удовольствием рванул бы сейчас куда подальше. Бонни злится; а когда она злится, ей ничего не стоит его обидеть. Более того, она обязательно его обидит, таков сценарий. Потом будет переживать и каяться, а он - врать, что все, мол, в порядке, что он ничуть не задет. Врать - потому что у Бонни от природы редкий талант попадать в самое больное место. Сколько бы он ни пытался увернуться, отпрыгнуть или попросту дезертировать, ядовитая стрела Бонни неизменно Попадала в цель. И всякий раз ему приходилось залечивать рану и укреплять броню.