Ричард Олдингтон: Все люди - враги

Энтони Кларендон... Но о нем надо говорить обстоятельно, он герой этой книги, и к нему сходятся все нити, связывающие з единую систему ее образы.

Энтони Кларендон душевным складом удивительно напоминает Джорджа Уинтерборна. Если бы этот последний не был сражен в окопе, то, вероятнее всего, послевоенное десятилетие ом встретил бы так же, как и его "двойник" - Тони Кларендон. Оба они представители "потерянного поколения", и личность писателя, многие факты его биографии отразились в их образах отчетливо и непосредственно.

Роман "Все люди - враги" как бы продолжение "Смерти героя" и его параллель.

Отрывистое повествование о предвоенной жизни Уиитерборпа выделяло в ней то, что ложилось на душу героя мрачной тенью, подталкивало его к пропасти, фактически к самоубийству. В романе "Все люди - враги" поэтично описываются те блаженные для Кларендона переживания детства и юности, которые наполнили его сердце живительным чувством и помогли выстоять в поединке со смертью.

Фронтовые эпизоды имеются в первом романе, в этой книге их нет; они возникают лишь как "воспоминание", например, в кошмарном сне, зато показаны их последствия.

Ромак "Все люди - враги" претендует на эпический размах.

Рамки его действия обширны. Время обозначено точно: 1900 - 1927 годы вся первая четверть нашего века и самое начало второй. Однако годы, страны, люди чаще всего лишь мелькают на пути "сентиментального паломничества", каковым представляется если не вся, то довольно большая доля жизни Энтони Кларендона. Кстати, он не раз вспоминает жалобу несчастного скворца (из романа Лоренса Стерна "Сентиментальное путешествие"), который твердил "не могу выйти", порываясь из проволочной клетки. Интерес к Стерну не только указывает на круг чтения героя, но некоторым образом характеризует его настроение и самую книгу - эпос лирических излияний, значительный в той мере, в какой он помогает понять, из чего и как складываются человеческие судьбы.

Роман "Все люди - враги" разбит на четыре части, но, по сути, жизнеописание героя поделено на два периода: до и после войны. Между ними пролегает пропасть: Тони из Вайн-Хауза и Энтони Кларендон, травмированный фронтом, - люди разного душевного состояния. Все же это не две разомкнутые половины.

Первая часть книги - восторженная повесть о воспитании чувств; лирическое сказание о том, как чувства пробуждаются и зреют, как, оживая в них, физические свойства вещей - свет и звук, цвет и форма - возбуждают энергию, становятся источником красоты и радости. Просыпается чувственность, "нежные душистые побеги ивы" заставляют "мечтать о золотистом пушке на коже молоденькой девушки", и кружит голову "новообретенное блаженство прикосновения". Открываются тайны поэтических строк, созвучных движению души. Мир светлой природы и классического искусства наполняют ее благодатным покоем и томлением по "полнокровной здоровой жизни мира Боккаччо..."

Романтические устремления и пылкость героя отвечают замыслу автора описать воздействие "непосредственного воспитания", опрокидывающего схему - официальные представления буржуа о добропорядочном человеке. Авторская установка полемична - он против деляческого и ханжеского небрежения эмоциями.

Робко и неумело пробивает Тони Кларендон "свою собственную дорожку", сопротивляясь повседневному отупляющему воздействию буржуазного бытия. Мироощущение, разумная мысль, осложненная восприимчивость героя требуют искренности, отзывчивости, реальных, а не мнимых ценностей, восстают против сухого рационализма и сентиментальности, которые препятствуют "чувственному подходу" к предметам, и против "духа лавочников", подменивших великие помыслы страстью к наживе.

Однако поглощенный жизнью чувств, Тони Кларендон радужным оком следит за их трепетными переливами, отстраняя из внешнего окружения все, что может помешать ему приобщиться к их таинству, постичь истину существования, которая будто бы определена человеку древними богами. Вместе с ним поисками "изначального" занят и автор, полагая, что лишь тот приоткроет завесу и среди неуловимых мгновений вечного изменения станет на почву действительной жизни, кто возродит в себе свое физическое существо и обретет языческую радость бытия. Замысел книги не только полемичен, предполагает критику и обличения, не только содержит требование "лучшей и более полной жизни", но и заключает в себе проект личного благоденствия. Для всего этого потребовалось обрамление, способное придать частному опыту значительность и признак всеобщности.