Ричард Олдингтон - Все люди - враги

Чтобы приобщиться к тысячелетнему блаженству, нужно было только верить и брать пример с сэра Галахеда. А кроме того, нужно было ходить в церковь.

Тони потребовалось довольно много времени на то, чтобы распутать все это в длительных беседах с самим собой среди лавандовых кустов или под большими деревьями на террасе. Он с некоторым удивлением обнаружил, что хождение в церковь и все, что под этим подразумевалось, было ему совершенно безразлично, если не противно. Он любил приходить по будням в церковь к викарию, страстному любителю церковной архитектуры, и слушать его рассказы о нормандских и готических окнах, о трилистном и пятилистном орнаменте, веерообразных и круглых сводах, об арках и колоннах и прочих ухищрениях средневекового символизма. Но когда этот же симпатичный викарий облачался в стихарь и начинал заунывным голосом церковную службу, Тони испарялся. Его не интересовал ни Христос, ни то, что делалось во имя его, вернее, его не интересовал Христос его матери, Анни или викария. После того как Тони прочел в школе первую греческую трагедию и был преисполнен по этому поводу всяческих идей, он огорчил свою мать следующим замечанием:

- Самая сущность Иисуса пропадает, если делать из него бога. Вся трагедия в том, что он был героем цивилизации и был убит теми, кому хотел помочь.

Чтобы утешить мать, Тони пришлось пообещать, что в этом году он пойдет наконец к конфирмации, которую уже неоднократно откладывал. А чтобы утешить себя за эту неприятную уступку, он начал писать трагедию о Христе под оригинальным названием "Ессе Homo" и, конечно, застрял на первом акте.

Что касается книг, он должен был сознаться, что предпочитал Диккенса и Браунинга [Браунинг Роберт (1812 - 1889) - английский поэт, ввел в английскую лирику жанр монолога] Кристине Россетти и Рескину, хотя Рескин ему даже нравился и тем, как он поучал, и тонкой мозаичностью своего слога.

Он терпеть не мог вялых, утомительных стишков Кристины "Все ли дорога вьется в гору?", которые так нравились его матери. Ни одного веселого пикника на пути. Он любил сидеть тихо и слушать игру матери, особенно когда она играла Баха, что случалось редко. Позднейшие немецкие композиторы - все, кроме Бетховена, - раздражали его, они были так приторны и напыщенны. Он очень огорчался тем, что ему ежедневно приходилось упражняться на немом рояле - миссис Кларендон не выносила нестройной игры начинающего. Вот почему он так и не научился играть на рояле, и, хотя его иногда приводили в восторг какие-нибудь стихи, музыкальные произведения или картины, он не считал, что должен благоговейно преклоняться перед ними. Его возмущало, что нужно относиться с каким-то ханжеским почтением к Шуману или Джотто [Джотто ди Бондоне (1266 или 1267 - 1337) - итальянский живописец, представитель Проторенессанса]. Особенно он недолюбливал две репродукции Холмана Ханта, висевшие в его комнате. Одна из них изображала изнуренную белую козу среди необозримых желтых песков с фиолетовыми норами и малиновым небом на горизонте. Другая - женщину с ребенком верхом на осле, следующих за ними мужчину и множество маленьких детей, пускающих мыльные пузыри; в каждом пузыре с идиотской тщательностью был изображен какой-нибудь эпизод из священного писания.

Так, инстинктивно Тони старался избежать навязываемого ему с обеих сторон лицемерия. Но не всегда легко было выйти на верный путь между анализом и классификацией, с одной стороны, и утонченным Христом и пристрастием к разбавленным сладкой водичкой изящным искусствам, с другой. Это было тем труднее, что его действительно захватывала наука, которой интересовался отец, и он чувствовал зарождающуюся страсть к искусству, к которому его мать относилась с болезненной чувствительностью. Ясно выраженный интеллектуализм отца и трепетная одухотворенность матери заставляли его скрывать свой чувственный подход к жизни, как будто это было нечто пошлое и отталкивающее. Он замкнулся в себе. Он уже тогда понимал, что нельзя открывать другим очень важное и значительное, ибо это значило бы утратить для себя самое дорогое.

Можно относиться к жизни беспечно и поверхностно, как относятся в школе, или подходить к ней с абстрактно интеллектуальной точки зрения, как его отец; или же можно превратить жизнь в нечто отвлеченное, духовное, как его мать; но если жить всеми чувствами, столько же плотью, сколько разумом, всеми своими непосредственными живыми восприятиями, вместо выдуманных, отвлеченных, тогда и впрямь все люди оказываются врагами.