Ричард Олдингтон - Все люди - враги

- Кэти, Кэти! Еще только одна ночь в одиночестве.

Herz, mein Herz!

Отраженный солнечный свет разбудил Тони, но он лежал еще несколько минут в полусне, следя за золотыми лучами, змеившимися на белом потолке каюты.

Разумеется, у него были достаточно веские основания, чтобы он проснулся, как ребенок в день рождения, с уверенностью, что его ждет счастье - Кэти. Он вскочил с постели и выглянул в иллюминатор. Утро было безветренное, безоблачное, и солнце горело в небе, как сказочный золотой дракон, - настоящая погода Эа. За гребнем пенистой волны, которую рассекал пароход, вода лежала гладкая, без морщинок, чутьчуть зыблющаяся изнутри. И яркая павлинья синева, хрусталь, изумруд переливались, сливались друг с другом, как прозрачная, цветная, стеклянная масса.

Какое великолепное предзнаменование для такого дня! Право, боги иногда бывают великодушны! Тони насколько мог высунул голову в иллюминатор и увидел известняковые скалы. Уже Эа! Он поспешно взглянул на часы, почти половина восьмого. Значит, надо поскорей приводить себя в порядок, но -действовать осторожно: у мужчины, порезавшегося во время бритья, ужасно жалкий вид - точно у кошки, попавшей в воду. Была ли Джиневра признательна Ланселоту [Ланселот - герой средневекового романа Кретьена де Труа "Ланселот, или Рыцарь телеги"] за то, что он измазал всю постель кровью?

Стюард, который, как все итальянцы, имел весьма упрощенное представление о настоящем джентльмене, с презрением смотрел, как Тони, уходя с парохода, сам нес свой багаж. На кой черт приезжают иностранцы в такую скучную страну, как Италия, если не для того, чтобы оставить в ней свои деньги? Не обращая внимания на трескотню комиссионеров, которые теперь встречали приезжих криком, но выстроившись в ряд и не смея выхватывать багаж из рук, что было строго-настрого запрещено, Тони пошел по набережной, чтобы взять экипаж. Пройдя несколько шагов, он почувствовал, что все мускулы дрожат и что ему становится дурно, сказывались, по-видимому, длительное нервное напряжение и вчерашняя усталость.

Он присел на чемодан и несколько минут сидел, не двигаясь, с закрытыми глазами. Ему стало лучше. Тут он вспомнил, что еще ничего не ел, и подумал, как смешно будет, если он явится к Кэти и как какойнибудь герой викторианского романа тотчас же жадно набросится, на еду. Надо пойти выпить кофе.

Сидя на узкой террасе кафе, помещавшегося на самом краю маленькой пристани, и дожидаясь, когда подадут завтрак, Тони вдруг почувствовал какой-то панический страх. До сих пор он действовал не рассуждая, подчиняясь внезапному импульсу, вызванному неожиданным сообщением Филомены о том, что Кэти на Эа; он совсем не думал о том, что он скажет или сделает, когда встретится с ней; не задумывался он и над другим, гораздо более важным вопросом, - чем стала теперь Кэти, что она делает, чего она хочет. Слова Филомены привели его в состояние и настроение довоенного Тони, который, не думая, бросился как сумасшедший искать довоенную Кэти. Но ведь они теперь - послевоенные Кэти и Тони. Возможно, что Кэти замужем и у нее целая орава детей и супруг - немец. Правда, Филомена рассказывала, что она приезжала одна и спрашивала о нем, но женщины, даже замужние, сохраняют в сердце странные мечты, которым они не позволяют влиять на повседневную жизнь. Ежегодное паломничество на Эа может быть в ее супружеской жизни просто предохранительным клапаном. И если уж на то пошло, то ведь и сам он женат - что бы сказала обо всем этом Маргарит? Благословляю вас, дети мои? А потом - о боже! - вдруг Кэти изменилась, как Эвелин? Что тогда?

Появился, наконец, завтрак и подтвердил худшие опасения Тони. Это был обычный завтрак, принятый в итальянских кафе, он состоял из отечественного лакричного кофе, бесцеремонно разбавленного консервированного молока, масла, не помнящего никакой коровы, и грубо нарезанных ломтей черствого хлеба.

Тони смотрел на этот завтрак с отвращением и испытывал сильное желание отослать его обратно и заказать бренди с сельтерской, но воздержался, зная, что бренди окажется итальянского производства с сильным привкусом подслащенного керосина. Он положил в кофе такое количество сахару, какое могло убить всякий вкус, и выпил несколько глотков этого так называемого caffe latte [Кофе с молоком (итал.)], который не был даже горячим, заев его куском сухого хлеба. Боги не предусмотрели завтрак. Absit omen [Да не будет это дурным предзнаменованием (лат.)].

Вот момент проявить себя суровым реалистом и практиком, сказал себе Тони. Начнем с самого жизненного вопроса.