Рамон Меса - Мой дядя - чиновник

— Да, — согласился дядя. — Он потребовал, чтобы я сказал, к какому семейству принадлежу, ну я и назвал тебя, братец; конечно, я не знаю, что за счёты у вас с доном Фульхенсио; но я увидел, как был он недоволен, когда услышал твоё имя.

— Ей-богу. Висенте, ты — форменный болван. Если дон Фульхенсио проявил недовольство, так не из-за меня, а из-за тебя: он сразу раскусил, что ты круглый идиот. И наверняка был поражён терпением, с каким я до сих пор держу подле себя такого олуха. Мы с доном Фульхенсио старые добрые друзья. Он мне многим обязан: я всегда бескорыстно старался угодить и оказать ему услугу. Понятно? Я сам пойду к нему, поговорю и всё выясню. Я не допущу, чтобы твои глупости вредили мне.

Дядя был ошеломлён обрушившимся на него потоком бессвязных фраз.

Между тем утомлённый дон Хенаро — со время разговора он сделал слишком много неистовых жестов — молча ходил по комнате, изредка покачивая головой. Вскоре он совершенно забыл о присутствии дяди; его гораздо больше занимало дело совсем иного свойства, о чём и свидетельствовала выразительная мимика, сопровождавшая его безмолвный диалог с самим собой.

Когда мой дядя прощался с ним, надеясь, что буря вскоре утихнет и на следующий день, в канцелярии, ему удастся умилостивить своего благодетеля, дон Хенаро даже не расслышал его слов и не заметил его ухода. Он был всецело поглощён своими мыслями.

Когда наутро дядя входил в канцелярию, у него уже был в подробностях разработан и подготовлен план, как задобрить своего обожаемого покровителя. Однако по пути к своему кабинету дядя в изумлении остановился: он подумал, что ошибся дорогой. Все вокруг неузнаваемо изменилось: всё было, казалось, переставлено, перевёрнуто, перепутано. Ни один предмет не находился на своём привычном месте. Столы, стулья, люди — всё являло собой полный хаос и походило па огромный разворошённый муравейник. В одном отделе чиновники перебирали старый хлам и составляли описи, в другом — пребывали в безделье, так как не находили ключей от дверей и шкафов.

Потолочные балки, пол, окна, мебель, казалось бы, убеждали моего дядю, что он находится в той же самой канцелярии, но он не понимал, что творится в ней и что так изменило её обычный вид. Можно было подумать, что в канцелярии чихнул мощным чихом какой-то великан и воздух, вырвавшийся из его ноздрей, сдвинул с места всё, что в ней находилось.

Я пришёл вместе с дядей и тоже был совершенно сбит с толку. Мы направились к нашему отделу и растерялись ещё больше. На наших обычных местах, насмешливо поглядывая на нас, расселись незнакомые люди. Они шарили в наших ящиках, обыскивая даже самые дальние их уголки.

Пришельцы словно желали убедить нас, что хозяева здесь теперь они и нам тут нечего больше делать.

Но особенно нас поразило разрушение винтовой лестницы, стоившей дону Хенаро стольких размышлений, а дяде стольких реляций. Человек шесть рабочих заканчивали расправу с ней: один рубил топором вертикальную опору; другой складывал ступеньки стопкой, а потом взваливал их себе на голову; третий собирал в охапку балясины от перил, и все вместе самым кощунственным образом сокрушали великое творение, предмет гордости дона Хенаро и моего дяди. Затем свирепые разрушители, унося останки лестницы, вышли из комнаты, словно цепочка огромных муравьёв, занятых заготовкой съестных припасов.

На глаза дяди навернулись слёзы. Я же недоумевал, что явилось причиной столь беспощадной экзекуции.

Мы поднялись к дону Хенаро, потам нас ожидал новый и тоже неприятный сюрприз. На месте дона Хенаро восседал какой-то сеньор, более суровый, более важный и более высокомерный, чем наш именитый покровитель. Мы не знали, что делать. Вокруг не было пи одного знакомого лица — все чужие. И тут дяде пришла в голову блестящая мысль.

— Давай спустимся и расспросим Хуана, — предложил он.

Так мы и сделали. Спустились вниз, вошли в комнату бывшего привратника и увидели, что лицо у него точь-в-точь как у генерала, потерпевшего накануне постыдное поражение.

Бедняга Хуан увязывал какие-то баулы и узлы с одеждой и относил их в извозчичью повозку, нанятую им. Первым делом он уложил поперёк этой колымаги складную кровать, на ней разместил баулы и узлы с таким расчётом, чтобы усесться прямо на вещи.

Когда Хуан увидел пас, глаза его наполнились слезами, он повис на шее у моего дяди, с трудом подавил рыдания и лишь после этого произнёс следующие слова: