Ян Отченашек - Хромой Орфей

Оставив без внимания этот возглас, он еще раз стукнул каблуками и выпятил тощую грудную клетку.

- Ich stehe Ihnen zur Verfugung... selbstverstandlich... ***[*** Я в вашей распоряжении... разумеется... (нем.).] ...само собой... Полагаю, что со мной будут обращаться, как с военнослужащим согласно международному праву... И готов! Ich stehe Ihnen zur...

Посетитель приподнял брови, слегка расставил ноги и тревожно спросил, приготовившись дать отпор возможной провокации:

- Was soll das bedeuten? Ich verstehe kein Wort... ****[**** Что это значит? Я не понимаю ни слова... (нем.).]

В голосе его прозвучала острая резкость команды. Он не знает этого господина и просит объяснений. Сохраняя без особого затруднения свое достоинство, он окинул это чучело угрожающе-презрительным взглядом.

- Ich bin ganz vorbereitet, Herr Oberst... *****[***** Я совершенно готов, господин полковник (нем.).]

К счастью, тут вмешался хладнокровный Алеш - он объяснил на вполне уверенном немецком языке, что это чистое недоразумение: данный господин не совсем здоров; он нервнобольной. Ach, so! *[* Ах, так! (нем.).] Гость понимающе кивнул, на губах его промелькнула легкая улыбка, и он перестал обращать внимание на ненужного заложника.

- Na gut... **[** Ну, хорошо... (нем.).] Тогда желаю ему поскорей выздороветь, а вам, сударыня, покойной ночи...

Он откланялся, повернулся на каблуках и выстрелил дверью, словно убегал из сумасшедшего дома.

Трах! Алеш повернулся к Кунешу, стоявшему неподвижно, как соляной столб, и не спускавшему глаз с дверей. Прыснув со смеху, он похлопал его по плечу.

- Отправляйтесь к своим рыбкам, пан полковник. В заложниках, видно, теперь нет особой нужды.

И весело побежал по лестнице, а за ним королевской поступью проследовала хозяйка.

Невероятно! Полковник в отставке все никак не мог прийти в себя. Неужели они не знают, какой остроумный план наступления против них разработал он в своей скромной каморке? Конев пальчики бы себе облизал! Во всех этих их наступлениях нет и одной сотой тактической гениальности; старик Клаузевиц умер бы от стыда. Схему окружения, пришедшую Кунешу в голову сегодня вечером, он уже успел минуту назад проглотить. Собственно, надо было бы убить немца за оскорбление, пришло ему вдруг на ум, когда он с трудом поднимался по лестнице. Он тряхнул головой. Оплеван! А что, если... - промелькнула у него в мозгу захватывающая идея, - что, если... это была хитрость? Безумно утонченная, так сказать, нордическая! Его охватил почти опьяняющий ужас. Получалось фантастически логично: это была разведка, рекогносцировка местности - ведь он прекрасно знает, что надо захватить его внезапно, склоненного над оперативными картами и планами, ударить из засады - вот как! Бдительность, особая, двойная бдительность, полковник Кунеш!

Он живо переступил порог своей мансарды, повернул ключ в замке и энергично потер руки. Он обдумывал лобовую атаку с максимальным использованием танков блестящая операция! Расставил на столе фигурки из "Милый, не сердись" и в волнении опустился на стул. К нему подбежал облысевший пес и преданно облизал его руку.

Взрыв! Он долетел со второго этажа - там грянул смех, когда Алеш доканчивал свой рассказ:

- Ну, не в себе... если бы вы, милые, только видели... Ich... Ich stehe... Я думал - лопну...

Хохотали прямо до слез, потом кто-то из девушек заметил:

- Ты бы его пригласил...

- Кого?

- Да этого немца... Могло получиться славное перемирие. Генерал Лаудон едет через деревню...

- Зузка права. Я бы, может, завела свой собственный вермахт. Что скажете насчет свинга "Хорст Вессель"?

Знакомый голос позвал Войту. Он заморгал глазами, ослепленными электрической лампочкой над столом, и оглянулся; под локтем, на который он положил голову, засыпая, лежала раскрытая брошюра.

- Войтина!

Алена стояла, прислонившись к косяку, волосы у нее были растрепанные, глаза широко раскрыты. Он сперва испугался.

- Ты что?

- Пойдем наверх.

Она подошла, схватила его за руку.

- Я хочу, чтоб ты пошел со мной. Хочу, понимаешь?

Он попробовал освободить руку.

- Не дури. Что мне там делать?

- Если ты любишь меня, то должен пойти. Должен. Я так хочу. Хочу!

Был уже третий час ночи, и, судя по шуму наверху, вечеринка достигла своего апогея. Что это с ней? Пьяная, что ли? Она настаивала на своем, как избалованный ребенок, и изо всех сил тащила его от стола. Он больше не сопротивлялся, но сон на минуту опять сморил его.

- Должен!

Потом он сообразил, что она заплетающимся языком твердила ему что-то о сломанной радиоле.

Окончательно очнулся он уже на середине лестницы. Сумасшедшая, напилась до чертиков! Все его существо охватили отвращение и ненависть к тем, наверху, он ухватился за перила. "Не пойду дальше!" - "Нет, ты должен, должен!" И он послушался, пошел покорно. Все стало ближе, ближе: голоса, вой и рев радиолы, пущенной на полную силу, - ага, значит, она меня обманула, а я болван... Вот они уже в матовом полумраке прихожей; за стеклянными дверями кипело и клокотало, слышались стоны, как в застенке, звон стекла, топот, и над всем этим шелковисто-безучастный голос певицы, льющийся с пластинки. Мимо мелькнула мужская фигура, размахивающая руками в возбужденном монологе, кто-то другой дергал ручку уборной, где кого-то уже рвало.