Жорж Сименон - Часовщик из Эвертона

Дейв, улыбаясь, вернул сыну права.

— Смотри, не вздумай ими воспользоваться!

По словам Изабеллы Хоукинс выходило, что он уже тогда каждый вечер бегал на свидания к Лилиан. Заходил к ее родителям — он же был приятелем Стива, ел вместе со всеми сандвичи, наливал себе молока, потом мыл стакан — словом, вел себя как член семьи. Но труднее всего представить себе, что Бен, который никогда и ничего не делал по дому, не умел ни постель убрать как следует, ни ботинки почистить — этот самый Бен хватается за молоток и чинит ставень у миссис Хоукинс.

Внезапно Дейв понял, что ревнует. Только что, когда он слушал Изабеллу, кровь внезапно бросилась ему в лицо — это был самый настоящий приступ ревности.

Сам он ни разу не заходил к Хоукинсам. Проезжая мимо, видел их ветхий деревянный дом, с облупившейся краской, окруженный грудами хлама; около веранды вечно копошились дети и щенята. Эта мелюзга выкатывалась на дорогу совершенно неожиданно, и, чтобы не задавить кого-нибудь, Дейв всегда предусмотрительно сигналил.

Медно-рыжие близнецы гоняли по тротуарам на велосипедах, не прикасаясь к рулю, и вопили, словно индейские воины.

И вот два, если не три месяца Бен ежедневно виделся с этими людьми и, наверно, начал считать себя чуть не членом их семьи.

Перед отцом он ничем себя не выдал. Ни разу не обнаружил желания поговорить по душам. Он и малышом не любил излияний. Дейв помнит, как в первый раз отвел его, четырехлетнего, в детский сад. Малыш не заплакал, только бросил на уходившего отца долгий, укоризненный взгляд. Придя за сыном, Дейв с тревогой спросил:

— Ну как тебе тут?..

Мальчик ответил невозмутимо, без улыбки:

— Хорошо.

— Воспитательница добрая?

— Я думаю, добрая.

— А дети?

— Тоже.

— Что вы делали?

— Играли.

— И все?

— Ага.

Шли месяцы. Дейв изо дня в день задавал те же вопросы, мальчик отвечал всегда одинаково.

— Тебе нравится в школе?

— Да.

— Там веселее, чем дома?

— Не знаю.

Много времени спустя, расспрашивая и сопоставляя ответы, Дейв обнаружил, что в школе над Беном измывается одноклассник, который гораздо выше и сильнее.

— Он тебя бьет?

— Бывает.

— Чем бьет?

— Кулаками, чем попало, а то просто толкает в грязь.

— А ты не защищаешься?

— Когда буду таким же большим, как он, я его побью.

— Учительница позволяет ему тебя обижать?

— Она не знает.

В те годы он был коротконогий, голова казалась несоразмерно большой; отец часто замечал, как он, воображая, что его никто не видит, что-то яростно бормочет себе под нос.

— Что ты говоришь, Бен?

— Ничего.

— С кем это ты разговариваешь?

— Сам с собой.

— И что же ты сам себе рассказываешь?

— Всякие истории.

Что за истории — Бен не объяснял. Он бдительно охранял свои тайны. Долгое время Дейва мучил вопрос: что он скажет сыну, когда тот спросит о матери? Необъяснимое суеверие мешало ему говорить, что она умерла. А как объяснишь ребенку, что мать бросила его, и он никогда ее не увидит?

Но Бен ни разу об этом и не спросил. Ему шел седьмой год, когда они наконец расстались с Уотербери. Неужели ребята в школе, знавшие все из разговоров родителей, открыли Бену правду?

Возможно, так и произошло, но по его поведению ничего нельзя было понять. Бен не казался ни угрюмым, ни замкнутым; как у всех детей, у него случались вспышки бурного веселья.

— Тебе хорошо живется, Бен? — часто спрашивал отец, стараясь придать голосу побольше беспечности.

— Хорошо.

— Вправду?

— Вправду.

— Ты бы не поменялся ни с каким другим мальчиком?

— Нет.

Только так, кружным путем, Дейв надеялся что-нибудь узнать. Как-то, гуляя с тринадцатилетним Беном за городом, он решился:

— Бен, ты знаешь, что я твой друг?

— Знаю.

— Мне хочется, чтобы ты относился ко мне, как к другу, и не боялся говорить со мной о чем угодно.

Гэллоуэй осекся: он увидел, что мальчик тяготится разговором. Бен всегда стеснялся давать волю чувствам.

— Если тебе когда-нибудь захочется о чем-нибудь меня спросить — спрашивай; я обещаю, что отвечу честно и откровенно.

— Спросить? О чем?

— Не знаю. Бывает, ломаешь себе голову, почему люди делают то или это, живут так, а не иначе.

— Мне нечего спрашивать.

И стал бросать камешки в пруд.

В семь утра внизу, в мастерской, зазвонил телефон — от звонка задрожал пол в квартире. Дейв мгновенно очнулся, прикинул, успеет ли спуститься, обежать вокруг дома и войти в лавку прежде, чем телефонистка даст отбой.