Амброз Бирс - Избранные произведения

В ОБЛАСТИ НЕРЕАЛЬНОГО

1

Часть пути между Ньюкаслом и Обурном проходит по дну ущелья. Дорога, тянущаяся сначала по левому, а затем по правому берегу реки, в одном месте вырублена прямо в крутом горном склоне, в другом - выложена из валунов, поднятых с речного ложа старателями. Горы поросли лесом, ущелье извилистое. В темноте нужно быть очень внимательным, чтобы не съехать в воду. Тот памятный мне вечер был безлунным; река, вздувшаяся после недавней грозы, превратилась в бурный поток. Я выехал из Ньюкасла и был уже примерно в миле от Обурна в самой узкой и темной части ущелья. Не отрываясь, глядел я вперед на трудно различимую во мгле дорогу, как вдруг почти под самым носом лошади заметил человеческую фигуру. Я осадил так резко, что чуть не поднял лошадь на дыбы.

- Простите, не заметил вас, сэр, - пробормотал я.

- Это неудивительно, - вежливо отозвался прохожий, подходя к моей пролетке. - А я из-за шума реки не услышал вас.

Хотя с тех пор прошло пять лет, я сразу же узнал этот голос. И, признаться, не слишком обрадовался.

- Доктор Дорримор?

- Совершенно верно. А вы - мой добрый знакомый мистер Манрич. Чрезвычайно рад нашей встрече. Чрезвычайность, - он рассмеялся, объясняется тем, что я направляюсь туда же, куда и вы, и теперь, естественно, ожидаю вашего предложения меня подвезти.

- Буду искренне рад.

Это было не совсем правдой.

Доктор Дорримор поблагодарил меня, уселся рядом, и я снова тронул поводья. Несомненно, все это только игра воображения, но мне вспоминается, что оставшийся путь пришлось преодолевать в ледяном тумане; я ужасно продрог; дорога словно бы сделалась длиннее, а город, когда мы в него, наконец, въехали, показался мне угрюмым, мрачным и обезлюдевшим. Был только ранний вечер, но я не припомню ни одного горящего окна, ни единой живой души на улицах. Дорримор подробно рассказал мне, как и почему он тут оказался и где успел побывать за те годы, что мы не виделись. Я отчетливо запомнил сам факт рассказа, но не смог бы привести ни одного из рассказанных фактов. Он путешествовал по разным странам и вернулся - вот все, что сохранилось в моей памяти. А это мне и прежде было известно. В одном я уверен: общество этого человека так угнетало меня и вселяло такое сильное чувство тревоги, что, остановив, наконец, пролетку под фонарем "Патнем Хауса", я испытал настоящее облегчение, словно избежал какой-то мерзкой и далеко не шуточной духовной опасности.

Увы, моя радость была омрачена открытием, что доктор Дорримор остановился в той же гостинице.

2

Чтобы хоть как-то объяснить свои чувства по отношению к доктору Дорримору, мне придется кратко остановиться на обстоятельствах нашего знакомства. Однажды вечером несколько человек, в числе которых был и я, сидели в библиотеке Богемского клуба в Сан-Франциско. Разговор коснулся искусства иллюзионистов - в местном театре как раз выступал один приезжий маг.

- Эти господа - вдвойне обманщики, - заметил кто-то из нашей компании. - Они не способны ни на один настоящий фокус, такой, чтобы действительно хотелось обмануться. Самый захудалый индийский факир без труда превратил бы их в безвольных лунатиков.

- Каким же это образом? - спросил другой, закуривая сигару.

- Каким образом? Да самыми обычными трюками. Ну, хотя бы когда подбрасывают в воздух предметы, а они обратно не падают, или просят зрителей указать место, и там у них появляется зеленый росток, тянется кверху, дает побеги, расцветает, или сажают человека в плетеную корзину и протыкают его мечом - крики, кровь, - а когда корзину открывают, там пусто, или подкидывают в воздух шелковую лестницу, залезают по ней и исчезают...

- Какая чепуха! - воскликнул я, боюсь, довольно бестактно. - Не может быть, чтобы вы вправду во все это верили!

- Разумеется, нет! Я слишком часто это видел.

- А я верю! - заявил весьма популярный местный репортер, слывущий талантливым. - Я так много об этом писал, что разубедить меня могло бы только непосредственное наблюдение. Должен же я хотя бы сам себе верить на слово.

Никто не засмеялся - все взгляды устремились на что-то, возникшее у меня за спиной. Обернувшись, я увидел человека в вечернем костюме. Вероятно, он только что вошел. Человек этот был необычно смугл, почти темен, с тонким лицом, заросшим густой черной бородой и с копной черных жестких волос, крупным носом и пронзительным, бездушным взглядом кобры. Один из присутствующих, поднявшись, отрекомендовал его как доктора Дорримора из Калькутты. Когда затем ему по очереди представляли каждого из нас, он ответствовал низким поклоном на восточный манер, совершенно лишенным, впрочем, восточной почтительности. Его улыбка показалась мне циничной и несколько презрительной. В целом производимое им впечатление я бы назвал отталкивающе-привлекательным.