Лео Перуц - Иуда 'Тайной вечери'

Наконец он взял себя в руки и, уже не глядя на окно Никколы, двинулся сквозь колючие дебри к фасаду. Как выяснилось, стучать в дверь было незачем: стоя у своего оконца и слушая нищенствующего монаха, который вымаливал благочестивое подаяние во славу Святой Троицы, Боччетта являл и монаху, и Манчино, и всякому прохожему свою мерзкую физиономию.

- Не иначе, - он огорченно покачал головой, будто сожалел, что кто-то сыграл с бедным монахом дурную шутку, - не иначе как вас нарочно, по злобе направили не по адресу, ведь всякому ведомо, что в этом доме милостыню не подают.

Монах, однако, ходил по дворам не один день и прекрасно знал, что с первого раза мало кто подает. Тут надо дважды, а то и трижды повторить, что человек в этом мире гость и что благое дело поможет убавить срок в чистилище.

- Подайте, сударь, - уговаривал он Боччетту, - ради милосердия Господня и ради заслуг блаженного святого, учредившего наш орден. Ваше подаяние вам же на пользу и пойдет. Ибо Господь помнит тех, кто почтил Его своею щедростью. Все милости идут от Господа.

- Верно, - сказал Боччетта и, заметив Манчнно, бросил на него насмешливый взгляд. - Это всякий знает. Точно так же, как то, что горячие сосиски идут из Кремоны.

- Маленькое пожертвование, - не унимался монах. - В свое время, на перепутьях иного мира, оно укажет вам дорогу. Я ведь прошу совсем немного. Кусочек сыра, яйцо, ложку смальца, как говорится, подаяние и месса отпускают грехи.

- Удивляете вы меня, добрый брат, - отозвался Боччетта. - Смалец, сыр, яйцо - я что же, пир вам должен устроить? Никак забыли, что среди всех казней, которые Господь назначил человечеству, числится еще и голод? Пытаясь избавить себя от этого, вы нарушаете волю Господню. Разве это по-христиански, спрашиваю я вас, разве справедливо?

- Очень уж мудреные вещи вы говорите, - сказал монах, смешавшись от нежданного укора. - Я ведь не богослов, а просто неученый монах. Одно я знаю: в этом мире мы живем, чтоб помогать друг другу в невзгодах. Иначе какой от нас прок-то па земле?

- Помогать друг другу? - Боччетта прямо зашелся смехом. - Что за мысль?! Нет, добрый брат, помогать другим противно моей натуре, я не из таковских, вдобавок тут не избежать трат и расходов, от которых мне никакого профиту. Вы меня поняли, добрый брат? Тогда ступайте постучите в другую дверь!

Вконец заробевший монах, уже почти оставив надежду, предпринял последнюю попытку уломать Боччетту:

- Подумайте о том, что Господь создал человека добрым и для благих дел!

- Что-о? - вскричал Боччетта. - Что вы сказали? Добрым и для благих дел? Лучше замолчите, не то я помру со смеху. Добрым и для благих дел! Это уж слишком, довольно, у меня прямо челюсти болят, замолчите!

Монах подхватил свой меток для подаяний, закинул его на плечо.

- Прощайте, сударь! Пускай Господь в милости Своей просветит вас. Свет-то вам, поди, очень пригодится.

Он зашагал прочь, а поравнявшись с Манчино, доверительно ему кивнул, остановился и сказал:

- Если вы к нему тоже но делу, дай вам Бог побольше терпения и удачи, я-то совсем уморился говоривши.Он из таких, кто даже на веру ни единого медного кваттрино из рук не выпустит... просто в голове не укладывается.

- Этот человек, - объяснил Манчино, - никому на свете не желает добра, даже себе. На хлеб, который он ест, свинья и та бы глядеть не стала.

- Эй вы! - окликнул Боччетта Манчино, меж тем как монах, качая головой, пошел дальше. - Коли ищете ссоры, то напрасно стараетесь, толку не будет. Можете бранить меня последними словами, лаять и костерить, ежели вам в охотку, мне все равно.

- Я пришел предупредить вас, - сказал Манчино. - Берегитесь, вам грозит опасность, чего доброго и убить могут. Немец не на шутку на вас ополчился.

- Какой немец? - без всякого любопытства спросил Боччетта и на мгновение задумался. - Чтоб мне пропасть, коли я знаю, о чем вы толкуете.

- Разве не приходил к вам один такой требовать свои дукаты, а вы разве не отказались их вернуть? - напомнил Манчино.

- Вон вы о ком! - сказал Боччетта. - Я-то было запамятовал. В наказание за грехи ему втемяшилось, что он должен стребовать с меня столько-то там дукатов - десять, что ли. Явился сюда и начал приставать, только и разговору что об этих дукатах, насилу я от него отвязался.

- Вы глядите, чтоб эта история не кончилась для вас плачевно, - сказал Манчино. - Немец оскорблен и вломился в амбицию, прямо обезумел от злости и готов пуститься во все тяжкие.

Боччетта скривил свой и без того кривой рот в насмешливой ухмылке.