Лео Перуц - Шведский всадник

Она принялась одно за другим вынимать яйца из корзины и разбивать их на сковороду. При этом она выхватила из мешка железный штырь с клеймом, которым метили полковых лошадей. На клейме была выбита "L" - первая буква фамилии командира полка, Барона Палачей Лильгенау; перевернутое "L" представляло силуэт виселицы. Этой железкой Лиза стала размешивать угли.

- Он всегда такой грозный, - продолжала она, оставив железный штырь в разгорающемся камине. - Чуть только еда не поспеет вовремя, тут и начинает со мной ругаться. А кроме этого, у меня нет причин на него жаловаться. Правда, о детях он и слышать не желает. Но я думаю, что со временем и это устроится: он просто немало натерпелся от офицеров в полку, вот и злится на весь белый свет.

Из ночного сада донесся крик коршуна.

Шведский Всадник поднялся и шагнул к Лизе.

- Довольно! - процедил он сквозь зубы. - Читай "Отче наш", взывай к Иисусу и кайся в своих грехах! У меня больше нет времени!

- С чего бы это я должна молиться? Что это ты задумал? - пятясь от него, спросила Рыжая Лиза. - Может, ты опять взялся за старое? Да только не трудись, у меня в доме взять нечего!

- Мне не надо твоих денег. Ты знаешь, почему я пришел, - с первой минуты знала! Ты спелась с Бароном Палачей и пообещала ему отдать меня живьем в его руки, чтобы он произвел твоего Якоба в офицеры!

- Каким ветром в тебя надуло эту чепуху? - возмутилась Лиза. - Как ты мог поверить в такую гнусную ложь?!

Не ожидая ответа, она наклонилась, помешала дрова в печи и, вытянув кочергу из топки, продолжала:

- Тебе нечего меня опасаться. Я всегда молчала и дальше буду молчать. Небо и земля свидетели, что я не вру тебе!

Она услышала скрип отворяющихся ворот и подумала, что это идет Якоб.

"Бей! - сверкнуло у нее в голове. - Это враг всех людей, так бей же его скорее!"

- Дура, да кто же поверит тебе?! - услышала она. - Встань! Ты можешь поклясться святым крещением, что у тебя не было этого на уме?

Она вскочила на ноги. Долю секунды они стояли лицом к лицу, а потом она ударила атамана раскаленным железом в лоб над левым глазом.

Из груди Шведского Всадника вырвался глухой стон-рычание. Он зашатался, лицо исказилось от дикой боли. Левой рукой он схватился за лоб, а правая тем временем поднимала пистолет.

Рыжая Лиза хотела тут же потушить лампу, но не успела и теперь стояла на самом свету. Она почувствовала, как силы покидают ее, - взгляд атамана был так страшен, что она не могла пошевелиться. И тогда она завизжала:

- Берегись! Здесь Святотатец! Не входи, Якоб! Я выжгла ему виселицу! Беги за солдатами! Караул! Аа-ааа!..

Грянул выстрел. Рыжая Лиза умолкла и повалилась на пол, судорожно дергая ногами.

* * *

Он уже был на улице и с трудом слезал по куче дров, когда перед ним возник Вейланд и приглушенно проговорил:

- Я здесь! Что случилось? Я услышал, как она заорала что-то про огонь и виселицу, и побежал к тебе.

- Уходим! Скорее! Скорее! - скрежетал зубами Шведский Всадник. Вейланд подхватил его под руку, подтащил к лошадям и посадил в седло.

Когда они подскакали к хижине в лесу, Сверни Шею помог атаману слезть с коня и в ужасе уставился на его лицо.

- Святая Дева! - вскричал он. - Как могло с тобой такое приключиться? Ну и отделала она тебя - почище турок!

- Пить! - прохрипел Шведский Всадник. - Они, верно, гонятся за мной... Мне больше нельзя никому показываться... Я должен схорониться, как дикий зверь...

Сверни Шею подал ему кружку воды. Атаман залпом осушил ее.

- Это все я виноват, - угрюмо проронил Вейланд. - Я не должен был оставлять его одного с ней.

- Ну, и куда теперь, атаман? Что нам теперь делать? - спросил Сверни Шею.

- Куда? - раздумывал атаман, непроизвольно стуча зубами. - Пожалуй, только в ад к епископу. У епископа-дьявола, где день и ночь трещит огонь в печах, можно скрыться от всего света. Я пойду туда - это для меня самое подходящее место. Там я буду жить, там и умру...

* * *

Молодой парень, которого на заводе епископа прозвали Кочергой за то, что он лучше всех умел ворошить и поправлять горящие дрова этим тяжеленным орудием, высокий, широкоплечий парень со стальными мускулами и покрытым шрамами от ожогов лицом, шагал по лесной дороге, змеившейся к выходу из владений епископа, и по его неуверенной походке было видно, что он совсем отвык ходить куда вздумается. Девять лет прослужил он в аду епископа, девять лет возил тяжелые тачки, был камнерубом, обжигальщиком, истопником, углежогом, плавильщиком, литейщиком и - под конец - печным мастером. В этой должности он уже не получал побоев от надсмотрщиков, а сам мог подгонять помощников палкой. Теперь он был свободен - его каторжный срок закончился, и он мог подумать о будущем. Весь мир с его прямыми и кривыми путями наконец открылся перед ним...