Мака Джохадзе - Уцелевший пейзаж

Знала Софико цену этому блаженному созерцанию. И если для других старость Ахатии была пустой и бесплодной, для Софико она была древней-предревней шкатулкой, где вместе с многокрасочностью жизни и воспоминаниями была схоронена и извечная тайна…

Чем быстрее текло время, тем острее ощущалась незримая рука преходящности всего земного.

Чем больше блекли фруктовые деревья за забором во дворе, тем гуще наливалась горечь, рожденная собственной беспомощностью.

А тайна из шкатулки Ахатии мало-помалу раскрывала свою суть, обретая черты истины, старой как мир. «Черепичная крыша не только у тебя, у всей деревни над головой…» Ахатии же и крыша нипочем, и лишние предметы не лезут в глаза. Словно ждал человек возвращения стрелы, пущенной в небо в детстве.

Зимой и летом сидела старая сванка на пороге грузинского дома и смотрела на нескончаемую людскую суету.

Желание наведаться к Ахатии, бывало, так накатит на Софико, как тянет порой только что оперившихся девчонок бросить дом и лететь без адреса хоть куда.

С горячими, только что выпеченными хлебами являлась она к соседке, садилась без приглашения на низкий трехногий табурет и долго смотрела в лицо старухе, надеясь хоть раз поймать в уголках по-старчески отвисших губ иронию.

Облачные стада стерегла старуха, райский покой был разлит на ее лице.

Этот покой иногда раздражал Софико, не приходила же она просто так наведаться к соседке, пророчеств ждала Софико от этой странной старухи.

После привычных приветствий и разговоров почему не чувствовала старая эта женщина, что в обычных словах Софико таится необычная горечь? Не могла же Софико ни за что ни про что излить годами цедившуюся в душу грусть. Неужели такой ясной и открытой должна была быть ее тоска… Тогда ведь и тоской не звалась бы она, если бы так легко можно было излить ее, и печалью бы не именовалась.

Что стоило благословенной этой старухе спросить хоть раз: как ты там, Софико, как живется тебе…

Вот тогда, быть может, поднялось бы со дна души наболевшее. Тогда могла бы Софико открыться старухе, как жаждет она порой остаться наедине с собой, как тянутся руки к любимой работе и не могут никак дотянуться. Могла бы сказать Софико, что лежат сиротливо в кованом сундуке из ореха многоцветная ее шерсть и войлок.

Какая все-таки чара была в этих нитках и в войлоке! Какая такая невероятная сила и притягательность, что, даже качая люльку внука, она мысленно перебирала свои сокровища в холодной глубине сундука.

Розовым цветом цвела в ситцевых свивальниках жизнь, ребенок играл болтающейся на перекладинке люльки агатовой бусинкой от сглаза. Глядя на него, мечтательница бабушка жаждала оживить черный бездушный войлок. А здоровый кусок телесного цвета холста постепенно принимал овальную форму. Капельки черной пряжи, падая в розовый круг, высвечивали тепло игрушечных детских глаз.

Кто бы поверил сну Саба, пригрезившемуся ему в колыбели! Кому было позавидовать усеянному крохотными ягнятами, зеленому, как лужайка, войлоку, заменяющему ребенку одеяло. Кто помнил маленькую, длиной всего в пядь, кольчугу, с усердием связанную бабушкой для мальчика-воина в одну ночь (наутро начиналось сражение у мальчишек во дворе). На левой стороне груди сияло вытканное из золотистых стебельков соломы солнце.

В узком окне третьего этажа то и дело появлялось Ееснушчатое лицо гостившей у соседей девочки.

Что тебе Каджетская крепость, что это окно! Девочка не была красавицей. Зато была непривычным и свежим для мальчишек человеком. А это очень многое значило для них…

Какое там сражение, какое рыцарство — со скрипом отворилась узкая рама, и конопатая девочка просто так крикнула им сверху: «Давайте сыграем в «чью душу желаете»!»

Сбежались во двор все девчонки. Спускалась по звонкой железной лестнице девочка и глаз не сводила с солнца на груди Саба… При первом же выборе гостья предпочла его. Мальчик легко прорвал цепь и похитил веснушчатую девочку. И больше ничего, все решилось легко и обычно.

Вечером, когда усталый Саба пришел домой, бабушка как бы между прочим спросила:

— Ну что, сынок, сражались?

— Победил! — с некоторой досадой ответил мальчик и швырнул кольчугу на тахту. В сиреневом сумраке поблескивало соломенное солнце на кольчуге… Саба понял, что вовсе не он одержал победу, а солнце, бабушкиными руками вытканное солнце.