Болеслав Прус - Эхо музыки

В таком состоянии духа встретил он девушку, бедную, слабого здоровья и даже некрасивую. Но она была такая же одинокая и тихая, как он, - и он женился на ней.

Женитьба стала поворотным пунктом в его жизни, и произошло то, чего он не только не ожидал, но даже не понимал: люди теперь еще больше сторонились его. Он лишился нескольких уроков, кое-где его уже принимали холодно, а в одном доме, где к нему относились всего дружелюбнее, однажды вечером, когда собралась компания, его попросили сыграть - но не концерт Шопена, как бывало, а... "что-нибудь такое, чтобы гости могли потанцевать".

Он сыграл, но сразу же после этого ушел и больше не показывался не только в этом доме, но и на этой улице.

Когда человек идет под гору, у него и камни уходят из-под ног. Он невольно ускоряет шаг, бежит и, наконец, неудержимо катится вниз.

Через год после свадьбы заболела у пана Адама жена, родив ему дочку, и с тех пор уже не поправлялась. К ребенку взяли кормилицу, врач почти не выходил из их дома, и рецептами можно было бы оклеить комнату. Все это поглощало много денег, а еще больше сил. К тому же пан Адам потерял самые выгодные уроки - сначала двухрублевые, потом те, за которые платили полтора рубля в час.

Но он не тревожился - ведь оставались еще рублевые. И он давал по шести и по восьми уроков в день, бегая с одного конца города на другой пешком, потому что жаль было тратить деньги на извозчика. Очень часто он уходил из дому утром, а возвращался вечером. Приходил измученный и нередко заставал жену в тяжелом состоянии, хотя она улыбалась и твердила, что ей лучше. А после бессонной ночи надо было опять бежать на уроки. И, прощаясь с больной, он с тревогой в сердце замечал, что ей еще хуже, чем было накануне вечером.

Ему и раньше терзала нервы плохая игра учеников и учениц - у большинства из них не было никаких способностей к музыке, - и уроки были ему неприятны. А теперь, когда на угнетенную душу с утра до вечера сыпался град фальшивых аккордов и гамм, он стал раздражителен и брюзжал на учеников. Из-за этого он потерял еще несколько выгодных уроков.

Часто приходилось ему обедать в ресторанах, и, разумеется, он старался есть как можно меньше, чтобы вышло подешевле. При этом он сделал роковое открытие, что рюмка водки перед обедом придает какой-то размах его мыслям и помогает сохранять терпение на уроках. Убедился также, что от двух рюмок, а позднее трех, выпитых с утра, в полдень и вечером, он чувствует себя бодрее, становится веселым и разговорчивым. А так как учителю музыки необходимо быть веселым и разговорчивым, то пан Адам использовал свое открытие. Он пил не для удовольствия - он никогда не превышал своей нормы, - нет, просто несколько раз в день подкреплял силы.

Через два-три месяца после того, как это вошло у него в привычку, он, уходя из одного дома, услышал в передней, как его ученица сказала матери:

- Знаешь, мама, мне кажется, от него как будто пахнет... водкой...

У пана Адама потемнело в глазах, он чувствовал, что не в силах выйти из передней. Вышел все-таки, но больше не ходил сюда. Еще одним уроком меньше! Несколько дней он пытался не пить ни капли. Но впал в такое уныние, так раздражался на уроках, что, боясь лишиться последнего заработка и обречь семью на нищету, поневоле стал опять выпивать свою порцию - три рюмки в день. Однако он стал замечать, что теперь они уже не успокаивают его нервы так, как прежде.

Наконец, после десяти лет страданий, умерла его жена. Когда на кладбище ксендз прочитал последние молитвы и гроб опустили в могилу, обезумевший от горя музыкант хотел броситься туда вслед за ним. Не мог он примириться с мыслью, что теряет последнего и такого верного друга. Его силой усадили на извозчика и вместе с дочкой отвезли домой.

Теперь он не только осиротел, но и окончательно обнищал. Он влез в долги, а уроков оставалось очень мало и все грошовые. Чтобы подбодриться, приходилось выпивать уже по шести или семи рюмок водки в день. Через месяц после похорон он распродал большую часть имущества, оставив себе только фортепьяно и ноты, и поселился с девятилетней дочкой в мансарде деревянного дома где-то за Вислой.

С этих пор его совсем потеряли из виду те, кто знавал его в дни недолгой славы. На эстрадах блистали все новые и новые триумфаторы, а он, захлестнутый волнами забвения, все ниже опускался в пучину людского моря, на то дно, о котором можно сказать словами Орфея:

Я вернулся из преисподней,

Где витают грешные духи,

Не могу забыть и сегодня