Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

- Что это вы заупрямились, не хотите взять с собой сестру? И вам было бы удобней, и она бы меньше терзалась.

- Вы думаете? - с горечью спросил Бжеский. - А если недели через две меня не будет на свете? Что делать ей тогда среди чужих людей, одинокой, да еще с покойником?

- Вы никак не можете избавиться от своих навязчивых мыслей.

- Эх, дорогой мой, не стоит ломать комедию, - сказал Бжеский. - У меня едва ли один шанс из ста на то, что моя болезнь излечима, что это просто неопасный катар легких и желудка. Девяносто девять шансов, что это чахотка, которая либо скоро доконает меня, либо года два будет подтачивать силы, отравит существование, поглотит все мои сбережения. Ну, а в инвалиды я не гожусь, - махнул рукой Здислав.

Дембицкий молча смотрел на него.

Подойдя к своему чемодану, Бжеский достал из него довольно толстый конверт и протянул его старику.

- У меня к вам просьба, - сказал он. - Здесь страховой полис на двадцать тысяч рублей и квитанции. Пусть они будут у вас. Если со мной в дороге что-нибудь случится...

Дембицкий спрятал конверт в карман.

- Эти деньги - для родителей и младшей сестры. Есть у меня еще три тысячи рублей наличными, которые я хотел бы оставить Мадзе. Если мне станет плохо, я переведу их на ваше имя. Мадзе они пригодятся. И посоветуйте вы ей выйти замуж.

- Стоит ей только захотеть! - воскликнул Дембицкий.

- Смешной народ современные барышни, - сказал Бжеский. - Все они воображают, что созданы для великих дел, и не понимают, что самое великое дело - воспитать здоровых детей. Я не хочу, чтобы моя сестра состарилась, пропагандируя эмансипацию!

Вскоре вернулась из города Мадзя. Дембицкий попрощался, пообещав зайти вечером.

- Я купила тебе, - сказала Мадзя брату, - две смены теплого белья, чтобы ты не простужался, полдюжины сорочек, дюжину носовых платков и столько же пар носков.

Здислав улыбнулся.

- Сейчас все принесут из магазина. А вот здесь, - прибавила она, дюжина конвертов и почтовая бумага.

Она присела к столу и начала надписывать на конвертах свой адрес.

- Ты что, с ума сошла? - воскликнул брат, увидев, что она делает.

- Нисколько, - ответила Мадзя. - Раз ты должен каждый день отправлять мне письмо, я хочу облегчить тебе эту задачу. Не надо даже писать целое письмо. Напиши только: "Я нахожусь там-то, здоров", - и поставь число. А через неделю, самое большее, через десять дней, вызови меня телеграммой. Я тем временем выхлопочу паспорт. Помни, я отпускаю тебя одного только на десять дней. Я уверена, что если ты сразу же повидаешься с Таппейнером, то вызовешь меня даже раньше.

Брат сел рядом и, отобрав у нее ручку, сказал:

- Оставь эти конверты. Каждый день ты будешь получать открытку.

- Смотри же, каждый день!

- Непременно. И все-таки, поскольку все мы смертны...

- Да не говори ты мне этого, милый, - рассердилась Мадзя. - Клянусь богом, ты поправишься!

- Не будь ребенком, дорогая. Я могу поправиться, но может произойти крушение поезда.

- В таком случае я еду с тобой! - воскликнула девушка, вскакивая с места.

- Сядь! Не будь смешной! Теперь и я понял, что жизнь наша в руках божьих и... возможно, не кончается на земле. Смерть - это как бы уход за пределы... наших чувств в прекрасную страну, где все мы встретимся. Там, над ландшафтами, представляющими все части света, все геологические эпохи, а быть может, и все планеты, царят вечный день и весна!

- Зачем ты говоришь это? - спросила Мадзя, глядя на него глазами, полными слез.

- Я обращаюсь к тебе как к умной женщине, полной веры в будущую жизнь. Когда-то мы с тобой молились по одному молитвеннику, сегодня вместе обрели надежду, значит, мы можем побеседовать с тобой о смерти. Что в ней страшного? Ты словно переходишь из одной комнаты в другую. Неужели, Мадзя, ты не веришь, что все мы встретимся там, чтобы больше никогда не расставаться? А если бы тебя спросили, хочешь ли ты, чтобы я остался жить калекой и страдал на земле или отошел в блаженную страну, неужели у тебя хватило бы жестокости задерживать меня здесь?

Мадзя склонила голову к нему на плечо и беззвучно плакала.

- Плачь, плачь слезами благодарности богу за то, что в тяжкую минуту он открыл нам глаза. О, я знаю, что это значит! Я промучился несколько недель, но теперь все миновало. Если среди звезд существует иной мир, то он непостижимо прекрасен. Я так любил природу, так рвался в волшебные края, которые знал только по книгам.

- Я тоже, - прошептала Мадзя.

- Вот видишь. Значит, надо думать не о смерти, а о той блаженной поре, когда мы, здоровые, вечно юные, снова встретимся на изумрудных лугах, покрытых золотыми цветами, и будем любоваться на окрестный мир, с которым мы раньше не могли познакомиться, потому что у нас не было ни времени, ни средств. Можешь ли ты представить себе этот мир? Ровная долина изрезана сетью ущелий. Ты входишь в одно из них. Дорога идет в глубь расселины, и отвесные стены растут у тебя на глазах. Десять - двадцать минут - и перед тобой открывается широкий простор, какой не грезился тебе и во сне. Ты видишь как бы целый город монументальных сооружений. Острые и усеченные пирамиды, сложенные из черного, желтого и голубого камня; темно-зеленые пагоды со светлыми крышами; стройные башни с разноцветными балконами, индийские храмы, крепости циклопов, высокие стены в сапфировых, золотых и красных полосах. А на площадях и причудливо изрезанных улицах возникают внезапно колонны, неконченые статуи, высеченные в камне изображения неведомых существ.