Болеслав Прус - Кукла

По этому случаю пани Мелитон пожаловала на квартиру к Вокульскому и принесла ему свои поздравления.

- Разумно, очень разумно вы беретесь за дело, - говорила она. - Правда, от серебра и сервиза пользы будет немного, зато скупка векселей - это мастерский ход... Сразу виден купец!

Услышав такую похвалу, хозяин открыл письменный стол, порылся в нем и достал пачку векселей.

- Они? - спросил Вокульский, показывая пани Мелитон бумаги.

- Они самые! Не отказалась бы я от такой суммы... - заметила она, вздохнув.

Вокульский взял пачку, обеими руками и разорвал ее пополам.

- Что, по-купечески? - спросил он.

Пани Мелитон с любопытством посмотрела на него и, покачав головой, пробормотала:

- Жаль мне вас.

- Почему же, если позволите...

- Жаль, - повторила она. - Я сама женщина и знаю, что женщин завоевывают не жертвами, а силой.

- Так ли?

- Силой красоты, здоровья, богатства...

- Ума, - добавил в тон ей Вокульский.

- Не столько - ума, сколько кулака, - возразила пани Мелитон и язвительно усмехнулась. - Я хорошо знаю свой пол и не раз имела случай посочувствовать мужской наивности.

- Насчет меня прошу не трудиться.

- Вы думаете, не придется? - спросила она, глядя ему в глаза.

- Милостивая государыня, - ответил Вокульский, - если панна Изабелла такова, какой она мне представляется, то, может быть, когда-нибудь она оценит мое чувство. А если нет, я всегда успею разочароваться...

- Чем раньше, тем лучше, пан Вокульский, тем лучше, - сказала она, вставая с кресла. - Поверьте мне, легче выбросить из кармана тысячу рублей, чем одну привязанность из сердца. Особенно если она уже пустила корни. Кстати, не забудьте повыгоднее поместить мой капиталец, - прибавила она. Вы не стали бы рвать в клочки несколько тысяч, если бы знали, как трудно подчас их заработать.

В мае и июне визиты пани Мелитон участились, к великому огорчению Жецкого, подозревавшего какой-то заговор. И он не ошибался. Заговор действительно существовал, но направлен он был против панны Изабеллы; старая дама доставляла Вокульскому важные сведения, касавшиеся, однако, исключительно панны Ленцкой. Например, она извещала его, в какие дни графиня собирается ехать со своею племянницей в Лазенковский парк.

В таких случаях пани Мелитон забегала в магазин и, получив вознаграждение в виде какой-нибудь вещицы, ценою от пяти до двадцати рублей, сообщала Жецкому день и час...

Странно проходило для Вокульского ожидание: узнав, что завтра дамы будут в Лазенках, он уже накануне терял спокойствие. Становился равнодушен к делам, рассеян; ему казалось, что время стоит на месте и что завтрашний день никогда не наступит. Ночью его преследовали дикие видения; иногда, не то во сне, не то наяву, он шептал:

- Что же это в конце концов такое?.. Пустота... Ах, какой же я глупец...

Однако когда рассветало, он боялся выглянуть в окно, чтобы не увидеть пасмурное небо. И снова время до полудня тянулось так, что, кажется, в этом промежутке могла бы уместиться вся его жизнь, отравленная сейчас ужасной горечью.

"Неужели это любовь?" - с отчаянием спрашивал он себя.

В полдень, охваченный нетерпением, он приказывал запрягать и ехал. Поминутно казалось ему то, что навстречу едет экипаж графини, уже возвращающейся с прогулки, то, что его лошади, которые так и рвались вперед, плетутся невыносимо медленно.

Приехав в Лазенки, он выскакивал из экипажа и бежал к пруду, где обычно прогуливалась графиня, любившая кормить лебедей. Приходил он всегда слишком рано: обливаясь холодным потом, валился на первую попавшуюся скамью и долго сидел не двигаясь и не отрывал глаз от дворца, забыв обо всем на свете.

Но вот в конце аллеи показывались две женские фигуры, одна в черном, другая в сером. Вокульскому кровь бросается в лицо.

- Они! Заговорят ли хоть со мною?

Он вставал со скамьи и шел им навстречу, как лунатик, едва дыша. Да, это панна Изабелла; она ведет под руку тетку и о чем-то с нею разговаривает.

Вокульский всматривается в нее и думает:

"Ну, что в ней необыкновенного? Не лучше других. Право же, я напрасно схожу по ней с ума..."

Он кланялся, дамы отвечали на его поклон. Он шел дальше, не оборачиваясь, чтобы не выдать себя. Наконец оглядывался: дамы исчезали среди зелени.

"Вернусь, - думает он, - взгляну еще раз... Нет, неудобно!"

Был миг, когда он почувствовал, что сверкающая поверхность пруда притягивает его с неодолимой силою.

"Ах, если б знать, что смерть - это забвение... А если это не так? Нет, природа не знает милосердия... Разве не подло вливать в жалкое человеческое сердце беспредельную муку и даже не утешить его тем, что в смерти оно найдет небытие?"