Болеслав Прус - Кукла

- Почему же ты не женился?

- Да потому, что моя невеста умерла, - отвечал доктор, откидываясь на спинку кресла и глядя в потолок. - Ну, я сделал все, что мог: отравился хлороформом. Дело было в провинции. Но тут господь послал мне доброго коллегу, который взломал двери и спас меня. Самый подлый вид милосердия... Я заплатил за починку двери, а коллега переманил к себе моих пациентов, объявив меня сумасшедшим.

Он снова занялся микроскопом и волосами.

- А какая же отсюда мораль относительно последней любви? - спросил Вокульский.

- Мораль такая, что не следует мешать самоубийцам, - отвечал доктор.

Вокульский пролежал еще с четверть часа, потом встал, поставил трубку в угол и, наклонившись к доктору, поцеловал его.

- Будь здоров, Михал. Доктор вскочил.

- Что ты?

- Я уезжаю в Болгарию.

- Зачем?

- Займусь военными поставками. Мне необходимо нажить большое состояние...

- Или...

- Или я не вернусь совсем. Доктор посмотрел ему в глаза и крепко пожал руку.

- Sit tibi terra levis*, - спокойно сказал он. Затем проводил его до двери и снова взялся за работу.

_______________

* Да будет земля тебе пухом (лат.).

Вокульский уже спускался по лестнице, как вдруг доктор выбежал из комнаты и закричал, перегнувшись через перила:

- Если ты все же вернешься, не забудь привезти мне волос: болгарских, турецких и так далее, обоих полов. Только запомни: в отдельных пакетиках, с пометками. Ну, да ты знаешь, как это делается...

...Вокульский очнулся. Все это было далеко позади. И доктора, и его квартиру он не видел уже десять месяцев. Перед ним грязная Радная улица, дальше - Броварная. Вверху, из-за обнаженных деревьев, виднеется желтое здание университета; внизу - одноэтажные домики, пустыри и заборы, а еще ниже - Висла. Возле него стоял какой-то человек, рыжий, обросший щетиной, в линялой куртке. Он снял шапку и поцеловал у Вокульского руку. Тот пристально посмотрел на него.

- Высоцкий? Что ты тут делаешь?

- Мы живем здесь, ваша милость, вон в том доме, - отвечал человек, показывая на низкую лачугу.

- Почему ты не приезжаешь за грузами?

- А на чем, ваша милость, если лошадь у меня пала еще под Новый год?

- Чем же ты занимаешься?

- Да так - вроде ничем. Перезимовали мы у брата, он стрелочником служит на Варшавско-Венской дороге. Только и ему теперь туго приходится, перевели его из Скерневиц под Ченстохов. В Скерневицах у него три морга земли, он и жил богачом, а теперь и сам бедствует, и земля без присмотра пропадает.

- Ну, а вы как?

- Баба моя белье стирает, да все таким, что сами еле перебиваются, а я - так вот... Совсем пропадаем, ваша милость... Ну, да не мы первые, не мы и последние. Еще покуда великий пост - крепишься, думаешь: сегодня попощусь за усопших, завтра - чтоб помнить, что господь наш Иисус Христос тоже ничего не ел, послезавтра - того ради, чтобы господь зло поборол. Ну, а после поста и не придумаешь, как ребятишкам растолковать, чего ради им есть не дают... Да что это и ваша милость словно в лице переменились? Видать, уж время такое пришло, что всем погибать, - вздохнул бедняк.

Вокульский задумался.

- За квартиру у вас заплачено?

- Да чего уж там, ваша милость, платить, и так выгонят нас.

- Почему же ты не пришел в магазин, к пану Жецкому?

- Не посмел я. Лошади нету, телегу я заложил у еврея, куртка на мне, как у нищего... Чего и приходить, людей без толку беспокоить!

Вокульский вынул кошелек.

- На вот, - сказал он, - десять рублей на праздник. Завтра днем приходи в магазин, получишь записку на Прагу. Там выберешь у барышника лошадь, а после праздника выезжай на работу. Заработаешь у меня рубля три в день, понемногу выплатишь долг и станешь на ноги.

Бедняк, почуствовав в руках деньги, задрожал. Он слушал Вокульского, не проронив ни слова, а слезы так и текли по его изможденному лицу.

- Может, вашей милости кто говорил, что у нас... неладно? - спросил он, помолчав. - Уже с месяц назад к нам кто-то присылал сестру милосердия. Она попрекнула меня бездельем и дала квиток на пуд угля - это, значит, в лавку на Желязной улице. А может, ваша милость, так это, сами по себе?

- Ступай домой, а завтра приходи в магазин.

- Иду, ваша милость, - отвечал Высоцкий, поклонившись - до земли.

Он пошел, но поминутно останавливался, по-видимому раздумывая о нежданном счастье.

В Вокульском шевельнулось нечто вроде предчувствия.

- Высоцкий! - окликнул он. - А как зовут твоего брата?

- Каспер, - подбегая, ответил бедняк.

- На какой он станции работает?