Болеслав Прус - Саксонский сад

Чем выше поднимается солнце на небосклоне, тем меньше становится между ними расстояние, и когда в полдень степенные люди проверяют время у солнечных часов, трогательную чету уже разделяет не больше половины скамьи. Тут к размечтавшимся парочкам обычно сбегается шумная орава детей с криком: "Кушать!" - бонны удаляются, а счастливые победители их сердец, откинувшись на спинки скамеек, впадают в дремоту, которая нередко заменяет им обед.

Давно уже за полдень; в саду, оживленно беседуя, собираются сливки общества. Улыбаясь, сияя, шелестя, плывут к главной аллее царицы мироздания, окутанные облаками тканей всех цветов радуги.

Перед их щебетом умолкают птицы и затихает, затаив дыхание, заблудившийся в листве ветерок.

Бурливая волна гуляющих, зажатая между живыми берегами зрителей, разделяется на течения, поминутно меняющие русло. Вот все они устремляются в одну сторону, через мгновение два из них сворачивают вправо, три влево, а затем - одно вправо и одно влево. Временами волны на миг исчезают, но тотчас текут вспять и снова сливаются.

Ослепляют молнии взглядов, дурманит дыхание тысяч людей, оглушают потоки слов, но когда, потрясенный ураганом необыкновенных ощущений, отойдешь в сторону - видишь толпу болтливых двуногих, неизвестно зачем шатающихся в густых облаках пыли.

О жизнь! Чем бы ты была без иллюзий?..

* * *

Спускается ночь; в Летнем театре идет опера, и толпа бесплатных любителей прекрасного, воплощенного в звуки, бродит взад и вперед вдоль роковой ограды. Какой-то страстный меломан, вклинившийся между двумя деревьями, бросает на меня сердитые взгляды, потому что шарканьем ног я осмелился напомнить ему о неудобствах даровых мест. О, я не помешаю! Не помешаю!.. Но и не стану завидовать. Ария тенора, долетая сюда, напоминает выкрики торговцев, развозящих уголь, сопрано - сдавленные рыдания, а бас рев быка.

Но вот опять главная аллея; гуляющих мало, и скамьи почти опустели. Я сажусь и подслушиваю чей-то шепот.

- Ты не пришла вчера?

- Я не могла...

- Избегаешь меня... ты сердишься?

- Нет...

- Дай мне твою ручку... Ты меня все-таки любишь?..

- Не... знаю...

- О, любишь!

- Пустите мою руку!

- Не пущу...

- Пусти!.. Подумай сам, к чему это приведет?

Голос издалека. Мама... мама!.. Где ты, мама?..

Голос ближе. Я здесь, Маня! Иди сюда, иди!..

Уйдем отсюда. Продолжайте блаженствовать, счастливцы! В эту минуту сердца ваши так переполнены, что вы не способны внять грозному предостережению, услышанному из уст ребенка.

Как тихо!.. Только птенчик попискивает в гуще листвы... Почему бы и мне не насладиться созерцанием сверкающих звезд и влюбленных глаз?

Мелькают какие-то огни. То лампы горят в беседке с содовой водой, а там вон спичка... Но что мне в конце концов спички, содовая вода и прочие изобретения, когда вокруг меня ночь, а надо мной небо и шелест деревьев?

Места эти как будто знакомы мне и незнакомы... Кажется, я заблудился, это доставляет мне удовольствие!

Сейчас я в том настроении, когда восхищает даже обесславленный птичий щебет и волнует развенчанная луна. Какая буря чувств!.. Я мог бы, кажется, излить в пении всю мою душу, столь не похожую на души других людей, но... мне уже хочется есть, и к тому же я опасаюсь, что не хватит места в "Курьере".

ПРИМЕЧАНИЯ

САКСОНСКИЙ САД

Рассказ впервые опубликован в 1874 году в газете "Курьер варшавски".