Александр Пушкин - Переписка 1815-1825

Ты спрашиваешь, зачем пишу я Булгарину? потому что он мне друг. Есть у меня еще друзья: Сабуров Яшка, Муханов, Давыдов и проч. Эти друзья не в пример хуже Б.<����улгарина>. Они на днях меня зарежут - покаместь я почтенному Фаддею Венедиктовичу послал 2 отрывка из Онегина, которых нет (10) ни у Дельвига, ни у Бестужева не было и не будет.... а кто виноват? вс друзья, вс треклятые друзья.

Кланяйся моему другу Воейкову. Над или под Морем и Землею должно было поставить Идиллия Мосха. От этого я бы не удавился - а Бион старик при своем остался б. То же и об Ив.<����ане> Ив.<����ановиче> Парни - но тут я сам виноват.

Если придет тебе пакет на имя Дельвига, то распечатай - позволяю. Плетнева цалую и буду писать.

Да пришлите же мне Старину и Талию, господи помилуй не допросишься. Здесь письмо к Изд.<����ателю> или <---------> Н.<����евского> А.<����льманаха>. Прочитай его да доставь. Он, каналья, лжет на меня в афишках да мне присылает свое вранье - добро! Начало Кота Измайлова очень мило.

P.S. Слепой поп перевел Сираха (смотр. Инв.<����алид> какой-то), издает по подписке - подпишись на несколько экз.

140. П. А. Плетнев - Пушкину. 3 марта 1825 г. Петербург.

3 марта. 1825. С. п. б.

Нынешнее письмо будет рапортом, душа моя, об Онегине. Я еще, кажется, не извещал тебя подробно о нем.

Напечатано 2400 экз. Условие заключил я со Сл ниным, чтобы он сам продавал и от себя отдавал, кому хочет, на комиссию, а я, кроме него, ни с кем счетов иметь не буду. За это он берет по 10 процентов, т. е. нам платит за книжку 4 р. 50 ко., продавая сам по 5 руб. За все экз., которых у него не будет в лавке, он платит деньги сполна к каждому 1 числу месяца для отсылки к тебе или как ты мне скажешь.

1-го марта, т. е. через две недели по поступлении Онегина в печать, я уже не нашел у него в лавке 700 экз., следовательно, он продал, за вычетом процентов своих, на 3150 рублей.

Из этой суммы я отдал:

1) За бумагу (белую и обертошную) 397 руб. 2) За набор и печатание - - 220 3) За переплет - - - 123 4) За пересылку экземпляров тебе, Дельвигу, отцу и дяде (твоим) - 5

----

И того 745

Из оставшейся 2.405 р. суммы Сл нин вычел 500 руб., которые я взял у него для отсылки к тебе еще прежде, нежели Онегин отпечатался.

Я было думал ныньче прислать к тебе последние 1905 руб., но брат Лев истребовал от Сл нина, по твоему предписанию 2.000 рублей на выкуп от Всеволодского рукописи твоих мелких стихотворений. По этому случаю ты нынешний месяц остаешься без денег, даже в долгу 95 рублей.

Итак запиши, что из доходов Онегина ты уже израсходовал ровно 3245 рублей.

Думаю, что вещун Д.<����ельвиг> возвратился из Витебска в Михайловское. Поцелуй его за меня и скажи, что я не писал ему туда в другой раз, не надеясь, что б мое письмо его там застало. От него ты узнаешь, что с Ольдекопом делать нечего. Но вс -таки твои новые издания у меня не выходят из головы. Они тебе дадут много. Подумай об этом с Д.<����ельвигом>. Только надобно вс лучше устроить и побольше прибавить нового. Тогда на руках ничего не останется. Впрочем делай, как считаешь лучше. Скажи Д. , что мне без него грустно. Я надеюсь скоро принять его в объятия - и с новым вдохновением.

Жуковский работает вс около астрономии. Чернец Козлова скоро выйдет. Полярная Зв.<����езда> печатается, также Рылеева Думы и Войнаровский.

Не знаю, от чего журналисты тебе не присылают своих непотребностей. Верно ждут от тебя послания. Каченовский вс хлопочет о Кавказск.<����ом> Пл.<����еннике>, а его бедного уж нет и в лавках.

Вяземский болен - и не на шутку. Говорят, что трудно поднять его. А Булгарин так, слава богу, жирнее день ото дня.

О, провидение! Роптать я не дерзаю;

Но...

141. Л. С. Пушкину. Конец февраля - начало марта 1825 г. Михайловское.

Я было послал это в С.<����ын> О.<����течества>, да кажется журнал сей противу меня восстанет, судя по сухому объявлению Пчелы. В таком случае мне не годится там явиться, как даннику атамана Греча и есаула Булг<����арина>. Дарю отрывки тебе: печатай, где хочешь.

142. А. А. Бестужев - Пушкину. 9 марта 1825 г. Петербург.

9. Марта. 1825.

Долго не отвечал я тебе, любезный Пушкин, не вини: был занят механикою издания Полярной. Она кончается (т. е. оживает), и я дышу свободнее и приступаю вновь к литературным спорам. Поговорим об Онегине.

Ты очень искусно отбиваешь возражения на счет предмета - но я не убежден в том, будто велика заслуга оплодотворить тощее поле предмета, хотя и соглашаюсь, что тут надобно много искуства и труда. Чудно привить яблоки к сосне - но это бывает, это дивит, а вс -таки яблоки пахнут смолою. Трудно попасть горошинкой в ушко иглы, но ты знаешь награду, которую назначил за это Филипп! Между тем как убить в высоте орла, надобно и много искуства и хорошее ружье. Ружье - талант, птица - предмет [и] - для чего ж тебе из пушки стрелять в бабочку? - Ты говоришь, что многие гении занимались этим - я и не спорю, но если они ставили это искуство выше изящной, высокой поэзии - то верно шутя [и] слово Буало, будто хороший куплетец лучше иной поэмы, нигде уже ныне не находит верующих, ибо Рубан, бесталанный Рубан написал несколько хороших стихов, но читаемую поэму напишет не всякой Проговориться не значит говорить, блеснуть можно и не горя. Чем выше предмет, тем более надобно силы, чтобы объять его - его постичь, его одушевить. Иначе ты покажешься мошкою на пирамиде - муравьем, который силится поднять яйцо орла. - Одним словом как бы ни был велик и богат предмет стихотворения - он станет таким только в руках гения. Сладок сок кокоса, но для того, чтоб извлечь его, потребна не ребяческая сила. В доказательство тому приведу и пример: что может быть поэтичественнее Петра? И кто написал его сносно? Нет, Пушкин, нет, никогда не соглашусь, что поэма заключается в предмете, а не в исполнении! - Что свет можно описывать в поэтических формах - это несомненно, но дал ли ты Онегину поэтические формы, кроме стихов? поставил ли ты его в контраст со светом, чтобы в резком злословии показать его резкие черты ? - Я вижу франта, который дутой. и телом предан моде - вижу человека, которых тысячи встречаю на яву, ибо самая холодность и мизантропия и странность теперь в числе туалетных приборов. Конечно многие картины прелестны, - но они не полны, ты схватил петербургской свет, но не проник в него. Прочти Бейрона; он, не знавши н ашего Петербурга, описал его схоже - там, где касалось до глубокого познания людей. У него даже притворное (11) пустословие скрывает в себе замечания философские, а про сатиру и говорить нечего. Я не знаю человека, который бы лучше его, портретнее его очеркивал характеры, схватывал в них новые проблески страстей и страстишек. И как зла, и как свежа его сатира! Не думай однакож, что мне не нравится твой Онегин, напротив. Вся ее мечтательная часть прелестна, но в этой части я не вижу уже Онегина, а только тебя. Не отсоветываю даже писать в этом роде, ибо он должен нравиться массе публики, - но желал бы только, чтоб ты разуверился в превосходстве его над другими. Впрочем мое мнение не аксиома, но я невольно отдаю преимущество тому, что колеблет душу, что ее возвышает, что трогает русское сердце: а мало ли таких предметов - и они ждут тебя! Стоит ли вырезывать изображения из яблочного семячка, подобно браминам индейским, когда у тебя, в руке резец Праксителя? Страсти и время не возвращаются - а мы не вечны!!! - Озираясь назад, вижу мое письмо, испещренное сравнениями - извини эту глинкинскую страсть, которая порой мне припадает. Извини мою искренность, я солдат и говорю прямо, в ком вижу прямое дарование. Ты великой льстец на счет Рылеева, и (12) так же справедлив, сравнивая себя с Баратынским в элегиях, как говоря, что бросишь писать от [него] первого поэмы - унижение паче гордости. Я напротив скажу, что, кроме поэм, тебе ничего писать не должно. Только избави боже от эпопеи. Это богатый памятник словесности - но надгробный. Мы не греки и не римляне, и для нас другие сказки надобны.