Евгений Лучковский - Опасная обочина

Знакомый рыжий крепыш сержант — дежурный по КПП — и документы проверять не стал, так, мельком глянул, одобрительно подмигнул и, хлопнув Баранчука по плечу, выпустил его на залитую солнцем улицу, то бишь на гражданку.

«Да здравствует новая жизнь!» — мысленно произнес Эдуард и прямехонько отправился к стоянке такси, как исподволь и было задумано возвращение в родные пенаты: не на трамвае же!

На стоянке под ярким утренним солнцем желтушно коптилось одно-единственное такси, и, не доходя до него, метров эдак за сто, Баранчук заметил впереди себя еще одного военного, преследующего, безусловно, ту же цель — избежать поездки в общественном транспорте. В нем Эдуард без труда опознал майора Миронова.

Пока он дошел до стоянки, такси с майором умчалось, но к бордюру, лихо визжа резиной на развороте, ювелирно притерлось новое. Водитель резко затормозил, и машина застыла как вкопанная, лишь только качнулась нервно взад-вперед. У Эдуарда даже сердце ревниво дрогнуло при виде такого мастерства.

Он сел на переднее сиденье рядом с шофером и с напускной суровостью, на манер командира роты, немигающе уставился в лобовое стекло. И текст он произнес командирский.

— Вперед! — коротко приказал Эдуард.

Смуглый водитель не шелохнулся, лишь белозубо улыбнулся и деловито спросил:

— В Ленинград, что ли?

Эдик покосился на водителя и назвал кинотеатр, рядом с которым когда-то жил. Они двинулись.

— В самоволку или как? — снова насмешливо спросил водитель, но тут же сам себе и ответил: — Вряд ли. Уж больно ты шикарно одет… Скорей всего был приказ о демобилизации.

Эдуард промолчал, с нежностью и ликованием оглядывая знакомые улицы родного города.

— Ну и куда теперь? — спросил шофер.

Эдик назвал улицу.

— Это ты уже говорил. Я спрашиваю, после армии, на гражданке куда собираешься? Планы есть?

Эдик пожал плечами.

— Не решил еще…

Водитель скосил глаза на странного пассажира.

— А военная специальность какая?

— Такая же, как и довоенная, — усмехнулся Баранчук и хлопнул ладонью по «торпеде [3] Так водители называют приборный щиток. » — Водитель…

Таксист глянул на Эдика снова, улыбнулся, смуглое лицо его выражало радушие и доброжелательность.

— Какой у тебя класс?

— Первый, — как само собой разумеющееся заявил Эдуард.

Таксист задумался.

— Москвич?

— Конечно.

Водитель помедлил секунду-другую, словно бы решал какую-то проблему, а потом между прочим сказал:

— Сейчас будем проезжать нашу «конюшню». Если хочешь — зайдем. Устрою с полоборота…

Эдик не раздумывал.

Они заехали в парк и отправились к начальнику автоколонны. Это оказался невысокий, пожилой, грузной комплекции мужчина с абсолютно лысым черепом и рыжими седеющими усами. Он бегло оглядел Баранчука, и вопрос трудоустройства был решен менее чем за минуту.

— Приходи, — только и сказал начальник.

Они вышли из конторки и снова сели в машину. У своего дома Баранчук горячо пожал руку новому знакомому — в душе он уже считал его другом.

— Спасибо, — сдержанно, но с глубоким чувством признательности сказал Эдик. Помолчал и добавил: — При случае — отвечу.

— Чепуха, — сверкнув белозубой улыбкой, ответил тот. — Давай прокручивай военкомат, прописку и — к нам. Не пожалеешь.

Водителя звали Зот Шабалин.

Он помнил себя с трех лет, с того времени, когда кончилась война и в город, где они жили, стали возвращаться военные.

Отец его не воевал, у него было очень плохое зрение, однако, по рассказам матери, его родитель в первый же день войны отправился в военкомат, но скоро вернулся — забраковали.

Всю войну отец проработал кладовщиком на какой-то мелкой базе, был, опять же по рассказам матери, кристально чистым и честным человеком, и все-таки в сорок восьмом году его посадили. Посадили по подметному письму сторожихи этой базы, которой отец чего-то не дал, а именно технической соли, поскольку той понадобился мешок. Она и написала, что отец эту самую соль разбазаривает, раздает направо и налево, в том числе и уборщице базы — фамилия такая-то.

Была назначена проверка, которая обнаружила недостачу. Но чем была вызвана эта недостача: неправильным хранением или злым умыслом той же сторожихи, комиссия разбираться не стала.

Так или иначе, но состоялся суд, и отец был признан виновным. Потом заболела мать, но, прежде чем лечь в больницу, отдала его в детский дом — это по тем временам была единственная возможность спасти мальчика от голода.