Евгений Лучковский - Опасная обочина

Полину это покоробило: с тех пор как они стали здесь жить, никто ни на кого голос не поднимал и вообще никаких ссор не было, до того мирно они жили… Однако ореол, которым она окружила в своем полудетском сознании принца, от этого ничуть не угас, а, наоборот, расцвел еще ярче — столько уверенного, насмешливого обаяния было во всем облике Зота, в его манере двигаться, говорить, улыбаться…

Когда она поняла, что он уходит, Полина вскочила, схватила хозяйственную сумку и ринулась к двери.

— Пойду за хлебом, — сказала она, ни к кому не обращаясь и страшно боясь, что ее остановят. Но ее не остановили, хотя хлеб в доме был: и отчим, и мать, расстроенные скандалом, даже не заметили ее ухода.

На улице она остановилась у салатовой машины с шашечками и стала ждать. Вскоре появился Зот. Он мельком глянул на нее и стал отпирать дверцу.

— Твоя? — спросила она, не узнавая своего голоса.

— Государственная, — усмехнулся он, не глядя на Пашку, так, словно ее здесь и не было.

Когда он сел за руль, она подошла поближе.

— Прокати, а?

На этот раз он скользнул по ее маленькой фигурке безразличным взглядом.

— Прокатить денег стоит.

Зот включил двигатель и, развернувшись каким-то лихим, бешеным разворотом, так резко взял с места, что на асфальте остались черные следы протекторов да, пожалуй, еще обжигающий визг резины в ушах девушки.

В этот день она выбрала для себя профессию.

С тех пор Зот приезжал еще несколько раз, но заговорить с ним Полине больше не удавалось. А потом он исчез вовсе, и даже тогда, когда умер отчим, ни Полине, ни ее матери не удалось его найти.

Как ни странно, она помнила его очень долго, но, увы, с годами стирается из памяти не только первая любовь. К десятому классу то яркое и щемящее, что владело всем ее существом раньше, постепенно ушло, уступив место полузабытому и грустному. Но в одном Полина оставалась непреклонна: несмотря на довольно глубокие знания по многим предметам, ни о каком институте она и слышать не хотела. Цель ее была — такси, автомобили и вообще все, связанное с машинами.

Десятый класс она заканчивала уже в вечерней школе и одновременно по направлению одного из таксомоторных парков училась в автошколе водителей-профессионалов. Парк выплачивал стипендию, и это было каким-никаким, а все же подспорьем для матери.

В конце лета Полина на «отлично» сдала все три экзамена в учебном комбинате: устройство, ремонт и обслуживание автомобиля, правила дорожного движения и вождение. Она вернулась в таксопарк, который должен был стать ей родным, но на линейную машину сразу ее не посадили. Завгар, в чье распоряжение она попала, определил ее к снабженцам. Их-то она и возила на старом, невесть как попавшем в парк «газике», который явно был намного старше самого водителя. Так она проработала месяц. А когда он истек и по ее предположению стажировка прошла успешно, она явилась пред плутоватые очи заведующего гаражом и кратко, но твердо заявила, что «училась на государственные деньги не для того, чтоб возить снабженцев пить пиво».

— А кого же ты хочешь возить? — спросил завгар.

— Москвичей и гостей столицы, — не задумываясь отрезала Пашка.

Видимо, в облике девушки было так много решительности, что завгар, сожалеюще покряхтывая — уж больно хороший и безотказный попался ему водитель, — написал ей направление в колонну на линейную машину.

Однако «Волгу» Полина не получила. Во дворе парка, у стены стояло десятка два битых-перебитых «Москвичей»: в свое время эти машины проходили испытания «на выносливость». Вот такой автомобиль и достался Паше по первому времени…

Хрен и лапша — не лучшее сочетание пищевых продуктов. Но такая уж поговорка была у ночного механика Жоры в их таксомоторном парке. А Жора знал, что к чему, и, как и всякий джентльмен, склонный к бочковому пиву, был до известной степени гурманом.

К тому времени Эдик вернулся из армии с первым классом водительской градации о рангах, и о «Москвиче», развозящем школьные завтраки, не могло быть и речи.

В такси Баранчук попал совершенно случайно — прямо из армии в буквальном смысле этого словосочетания. Получил в финчасти денежное содержание, выпросил у коптерщика форму поновее, сердечно попрощался с теми друзьями, которым еще предстояло нести нелегкую службу, и в остром предощущении новой удивительной жизни отправился к контрольно-пропускному пункту.

День был солнечный, яркий и полностью соответствовал настроению Эдуарда.