Евгений Лучковский - Опасная обочина

Не тут-то было: диспетчер и не моргнул.

— Ничего. Приспособишься. Над ГАИ летай. Следующий!

Стоящий вокруг народ расхохотался, и спор с начальством закончился.

На площадке во дворе он столкнулся нос к носу с утренним таксистом.

Баранчук хотел было обогнуть его, но тот загородил дорогу.

Водитель улыбался совершенно по-доброму, без подвоха.

— Постой-ка, мастер, сдачу-то возьми, — он повертел в пальцах новенький, вероятно, тот самый хрустящий рубль и с наслаждением затолкал его в нагрудный карман Эдиковой куртки. — Ишь ты, трудовая молодежь, смена наша. Вот и расти вас.

Эдик помчался к своей машине и по дороге вспомнил, что накануне торопился и не вымыл «Волгу», уж больно много народу было на мойку. Он в задумчивости потрогал пальцем крыло, махнул рукой — авось на воротах сойдет — и кинулся за руль. Двигатель взревел, мгновенно набрав обороты. Так прогазовывая, но на малой скорости, словно бы сдерживая рвущуюся вперед машину, с видом спешащего на линию человека, он подкатил к воротам и тормознул, подчиняясь жезлу дяди Васи, известного под кличкой Апостол.

— Дай сюда путевку, вьюноша, — потребовал дядя Вася.

Эдуард небрежно и с видимой неохотой протянул путевку, по-прежнему прогазовывая и давая понять, что теряет драгоценное время. Однако дядя Вася в путевку и не заглянул. Он сунул ее в карман и указал слегка подрагивающим коричневым перстом в сторону мойки, не унизив свой величественный жест ни единым словом. Пришлось бы Эдику ехать «мыться», но в это время, мрачно ступая, к машине подошел ночной механик Жора, бывший гонщик, человек добродушного и одновременно крутого нрава, признанный в парке авторитет, но не по должности, а по чему-то такому, чего Баранчук еще не понимал. И лицо у него было такое, не лицо — барельеф. Жора кряхтя загрузился в машину и уставился в лобовое стекло. Это значило, что его нужно везти к рынку в пивной зал. Ночной механик не выбирал Эдика, просто его машина стояла в воротах первой.

— Ну? — с медным отливом пророкотал Жора. — Чего стоим? — И голос у него был подходящий, под стать облику. Эдик молча кивнул на Апостола: дескать, вот он бюрократ, его и спрашивай.

— Вроде машина грязная, — неуверенно сказал дядя Вася.

— А с чего ей быть чистой? — слегка удивился Жора. — На ней же ездют…

— А начальство потом фитиль вставит, мне первому.

— Плюнь, — прогудел Жора. — Главное — спокойствие, Апостол. Береги нервы смолоду.

Последний аргумент окончательно убедил дядю Васю: он вернул Эдику путевку и опустил на воротах цепь.

Баранчук врубил скорость, и они выехали за ворота. Ощущение легкости и свободы овладело Эдиком, как всегда в начале смены. Он знал, что Жоре очень хочется пива, но был искренне потрясен и чуть не выронил руль, когда Жора, доселе мрачно молчавший, вдруг яростно заорал какие-то слова, оказавшиеся впоследствии стихами. Слова были такие:

Ночной механик закончил декламацию, воздух в салоне еще дрожал. Он щелкнул ногтем по газете, которую держал в руках.

— Вот тут напечатано, — сообщил он.

— Неужто твои? — искренне удивился Эдик. Жора усмехнулся.

— Нравятся?

Эдуард дипломатично пожал плечами и вежливо промолчал.

— Нет, не мои, — сказал Жора. — Нашего водителя из третьей колонны.

— А что за газета? — просто так спросил Баранчук.

— Не газета это, — поучительно прогудел Жора, — а наша многотиражка. Лещ в ней…

Вскоре они подъехали к рынку. У входа в пивзал утренняя толпа восторженно и почтительно приветствовала Жору, уважая в нем признанного лидера.

Механик покинул салон «Волги», и можно было приступить к работе. Эдик постоял немного у пивнушки, потом сообразил: какой же здесь пассажир? Он медленно двинулся вдоль рынка, зорко выглядывая людей на тротуарах и соображая, куда бы податься. «Сливки» ранней работы уже были сняты, вокзальный разбор шел к концу, оставался центр с его случайными превратностями, магазинами, приезжим людом. «В центр, — решил Эдик, но, проезжая мимо ворот рынка, все же остановился, — возьму чего-нибудь такого, когда еще сюда попадешь…»

Он очень скоро вернулся с кульком яблок, а в машине уже сидел пассажир — Жора, невозмутимый и терпеливый. «Не запер я ее, что ли? — подумал Эдик с горечью. — Теперь катай его, черт побери…»

— Жора, я машину… не закрыл?

— Почему же, — басовито отозвался Жора, — закрыл…

Помолчал и с пивной сытостью добавил.