— Я не хочу вмешиваться в ваши дела. Повторяю, я только прошу…
— А сами вмешиваетесь. Только не так, как вы думаете.
— …я только прошу вас, пейте, платите и…
— Вы даже не догадываетесь, что это за раны?
Я знал, от возбуждения я бледен как полотно. Только этого мне не хватало! Я заставил себя успокоиться.
— Не догадываюсь. Возможно, вы поранились случайно. Но, может быть, что-нибудь натворили, и раны не случайны…
— Вам больно? — на этот раз с участием спросила девушка. — Нельзя ли чем-нибудь вам помочь?
Я посмотрел на нее:
— Мы этих ран не видели! Ему не удастся нас впутать!
Я говорил довольно громко, чтобы и директор вышел из своего кабинета.
— Простите, что здесь происходит?
— Ничего особенного, — произнес я таким тоном, чтобы директор понял: я хочу деликатно избавить его от участия в досадной истории. — Клиент как раз хочет расплатиться и уходит. Мы закрываем.
— Да-да, закрываем, — рассеянно повторил директор. Взглянув на посетителя, он увидел его пораненные ладони, все еще приподнятые над столиком. Слова застряли у него в горле, — Стаканом?
— Нет-нет, шеф, все в порядке…
Я увлек его в сторону и быстро все рассказал. Он то и дело посматривал на этого типа. Когда я растолковал ему, что к чему, он схватил меня за пиджак.
— Взгляните! И рубашка у него сбоку…
Оглянувшись, я тоже увидел, что мужчина распахнул пальто и под ним оказалась рубашка, на которой краснело пятно.
Директор поманил буфетчицу.
— Надо бы позвонить в полицию.
— Сейчас? Да что вы! — начал я унимать его. — Ведь и там не обрадуются, если в такое время… сами понимаете, в рождественский вечер… Да потом и от нас не отстанут. А дома уже ждут… Черт бы побрал его, как раз к нам занесла нелегкая!
— Ну ладно, — согласился директор. — Тогда выставьте его поскорее.
И поспешно скрылся у себя в кабинете.
А мы с девушкой вернулись к стойке.
Тот тип встал, все еще показывая свои ладони. Теперь хорошо была видна и окровавленная рубашка.
— Эти раны… — кротко заговорил он, но девушка взвизгнула:
— Уходите отсюда!
Второпях я написал счет, сунул ему под нос.
— С вас тридцать два сорок! И уходите, мы закрываем!
— Я только хотел бы напомнить…
— Нечего тут хотеть.
— У меня на ладонях, на ногах и вот здесь, сбоку… В этот вечер…
— Будьте довольны, что в этот вечер нам не хочется ничего знать о ваших делишках! Будьте довольны, что именно в этот мирный вечер… Дошло? В другой раз вам это так не сойдет! Тридцать два сорок и — честь имею!
Тот попятился, наконец-то опустил ладони. Отсчитал на столике деньги. Мы молча ждали. Силой выталкивать его мне не хотелось, хотя и до этого чуть не дошло. Он пятился к выходу. Мы стояли у стойки, а он все таращился на нас кротко и умоляюще. Я было подумал, что он заговорит снова: у него задергался уголок рта. Но нет, он вышел, не сказав ни слова.
— Ну, быстренько, опусти жалюзи, — скомандовал я.
Девушка помогла навести порядок. В бутылке недоставало тех ста граммов, которые я налил ему в стакан. Они там так и остались.
— Ушел? — заглянул к нам шеф.
— Даже вина не тронул, — показал я.
— Завтра продадим. — Шеф заткнул бутылку и поставил в холодильник. — В завтрашней кутерьме.
— Был момент, когда я его пожалела, — негромко проговорила девушка.
— Вы в своем амплуа, Вероника, — рассмеялся шеф. — Даже таких типов пожалеть способны.
Мы над этим еще немного посмеялись, после этакого напряжения смех очень кстати. На улице стоял гнилой туман. Мы сели в машину директора, девушка впереди, я — на заднее сиденье. Когда мы выезжали со стоянки, я из машины поискал глазами того типа, но его нигде не было видно. Исчез, будто не бывало.
Ну а потом, согревшись в машине, я немного успокоился.
1975
История нескольких сосновых досок [11] © Magvetö kònyvkiadó, 1979.
Как-то раз я навестил своего приятеля-хирурга в его загородном доме. Он давно зазывал меня посмотреть, какой дворец он себе отгрохал в излучине Дуная. Я обещал заехать, заглянуть к нему при случае, по все получалось как-то не с руки.
А этим летом, на обратном пути из Вышеграда, я завернул к нему.
Был знойный день, жара не спала даже к вечеру. С шоссейной дороги сворачивала и карабкалась вверх по склону улочка, окаймленная летними домиками. Тщательно подстриженные газоны садовых участков пестрели тентами и шезлонгами, за оградой радовали глаз фруктовые сады, зеленели тенистые беседки; перед воротами или внутри двора, на выложенных бутовым камнем дорожках, ведущих к дому, сверкали под слепящими лучами солнца автомашины, но люди, должно быть, попрятались от жары по домам или же подались к воде, потому что в округе все будто повымерло.
Читать дальше