Карой Сакони - Дивное лето (сборник рассказов)

— Ну да, теперь морской прогулке каюк.

Он разозлился, но тут же почувствовал справедливость упрека.

— И вовсе не каюк, — запротестовал он. — Мы еще поездим. Ведь у нас еще целых десять дней…

— Скажите пожалуйста, десять дней! — язвительно рассмеялась Клара.

— Да, десять дней, — Он старался подавить раздражение, обойтись без нравоучений, чтобы угодить им. — Мы ведь приехали, чтобы все посмотреть, все попробовать, чтобы разумно провести время, разве нет?

— Тебе лучше знать.

— Но это от всех нас зависит. А если я иногда учу Шандри уму-разуму, так для его же пользы, он еще многого не понимает…

— Да учи, пожалуйста.

Он хотел было пропустить это замечание мимо ушей, но на него опять нахлынуло негодование:

— И учу! Потому что чувствую свою ответственность, вот и учу… — Он закурил сигарету, долго тряс спичкой, медленно выпускал дым, пытаясь выиграть время — вдруг они соберутся на пляж или что-нибудь произойдет, и можно будет замять этот разговор. Он знал, чем дальше, тем станет хуже, но сам все-таки не сказал: ну ладно, подъем, пошли купаться. А те двое, мальчик и женщина, и вовсе не шевелились. Клара скрючилась на диване, Шандри, уже в плавках, с маской в руке, не отходил от матери; он был пепельно-серым и дрожал, как всегда, когда родители ссорились. Неподвижность их была ему невыносима. — Шандри! — позвал сына отец и, отвернув простыню, сел на край двуспальной кровати. — Поди сюда!

Шандри покосился на мать, по она молчала, и мальчик неохотно подошел к отцу.

— Я хочу тебе что-то сказать, мой мальчик. Тебе уже двенадцать лет, так ведь?

— Что тебе нужно от ребенка? — встрепенулась Клара.

Шапдор словно не слышал.

— Двенадцать, да, мой мальчик?

— Да.

— Ну вот. Когда мне было двенадцать лет…

— Прекрати, пожалуйста!

— Я с Шандри разговариваю, а не с тобой!.. Когда мне было двенадцать лет, я два раза в неделю ездил на велосипеде за десять километров от дома на мельницу за мукой. На разбитом велосипеде, понимаешь? — Мальчик нехотя кивнул. — Смотри на меня, слышишь! Сейчас я скажу тебе что-то очень важное… — Шандри чуть отодвинулся, чувствуя неловкость от близости отцовского лица. — Слушай внимательно! Даже этот велосипед уже был великое дело, не то мне пришлось бы идти пешком, Знаешь, как тяжело тащить десять килограммов муки? Ты вообще знаешь, что такое вес в десять килограммов? — Мальчик не решался ответить, стоял столбом. — Думаю, не знаешь. Мука тогда была на вес золота. Мы в то время на хуторе жили, на Алфельде. Потому что Будапешт бомбили.

— Ты уже говорил, — тихо сказал ребенок.

— Ты ему уже тысячу раз это рассказывал!

— Нет, не рассказывал. Десять килограммов довольно тяжелый груз для двенадцатилетнего мальчика, правда ведь? Представь к тому же, что я не доставал до седла. Десять километров туда, десять обратно…

— Будет двадцать! — Шандри посмотрел на мать, пытаясь определить, шутит она или нет, но когда Клара договорила: — Да десять килограммов муки, значит, всего тридцать! — то уже по взгляду отца понял: нет, это была не шутка.

Помолчав, Шандор продолжал:

— Двадцать километров ехать, согнувшись над рамой… — Шандри слушал, боясь дышать. — Да еще удерживать в равновесии велосипед с мешком…

— Ну для чего все это? Может, лучше пойдем? — враждебно сказала Клара.

— Сейчас пойдем. Сию минуту. Шандри должен это понять. Ты понял, мой мальчик?

— Да.

— Ну и прекрасно. Но эта история с мукой еще пустяки.

— Оставь же его наконец! — сказала Клара.

— Сейчас. Шандри, ты умный мальчик, ты меня понимаешь. Те поездки на велосипеде были просто забавой по сравнению с дальнейшим. Хотя, если подумать, ты и с этим бы не справился.

— Откуда ты знаешь, что он не справился бы?

— Знаю. Мы его слишком избаловали.

— Теперь не та жизнь, что раньше.

— Совершенно верно, Клара, жизнь, к счастью, не та. Теперь. Теперь у нас другие времена. — Он повернулся к сыну. — Но твоему отцу, мой мальчик, пришлось кое-что пережить. В сорок четвертом я был всего на год старше тебя, а нас, как левентевцев, гоняли копать траншеи и противотанковые рвы…

— На Алфельде? — спросил Шандри.

— Нет, не на Алфельде, уже в Задунайщпне. Мы там тогда жили, рядом с австрийской границей. Зимой копаем рвы, ледяной ветер режет глаза, поверху расхаживают немцы и Орут: schnell, schnell, arbeiten!

— Это значит, работайте быстрей, милый. Представь, он и немецкого не знает!

Шандор сдерживался изо всех сил; указательным пальцем он барабанил по мундштуку: