Владимир Марков - Кенозёры

Сосед Егора — Фима Карандашкин,
Фотограф хилый с пьяною мордашкой,
Завидовал коровьевскому «делу»,
Но вот не вышел ни балдою и ни телом.
Подслушивал он за стеной ночною
Всю эту вахканалию «коровью».
И представлял он женщин, пьющих вина,
И сердце Фимы билось о штанины.
Он долго, долго думал о Егоре,
Готов был утопить вражину в море,
А то и замочить навек в сортире,
Да смелости не дал Господь задире.
И вот однажды видит Фима сон:
Заходит он в коровьевский салон.
Там тёлочки мордасты, словно жабы,
И ни одной нет настоящей бабы.
Оцепенел вмиг Фимка Карандашкин,
Чуть не хватила, бедного, кондрашка.
На улицу он выскочил как пуля,
Погоню сразу за собой почуя.
За ним скакал Егор в бычачьей шкуре,
Рога — ножи, в глазах — кровава буря.
И так боднул фотографа облом,
Что Фима наш проснулся под столом.

Виденье это Фимку рассердило,
И мысль шальная дурня осенила.
Он к телефону подскочил, как рысь,
И номерок набрал: «Егор, держись!
Теперь, конечно, не советска эра,
Но позвоню-ка я супруге мэра!»
Мол, так и так, у нас в квартире пять
Сегодня презентация опять.
Портрет Петра (в чём мама родила)
Соседу моему цыганка продала.
Событие в историю войдёт,
А кто же речь-хвалу произнесёт?
Наш мэр в отъезде. Вам бы к нам прибыть,
И с нами вместе кубок пригубить…
А мэрша между тем была мила
И обожала важные дела.
А Пётр Великий был её кумиром,
Как все цари, что управляли миром.

В квартире пять, посля трудов недельных,
Скучал Егор. И вдруг звонок в передней.
Пошёл. Открыл. И ахнул: во двери
Пред ним — супруга мэра, Мэрия-Мари!
— Любезнейший! Привет тебе, привет!
Пришла я посмотреть на царственный портрет.
Наслышана, что гол, как огурец,
Ну, покажите мне его вы, наконец!

Вопрос Мари Егора ввёл в смятенье,
Зачем ему подобное волненье?
Понравится ли мэру сей пассаж,
Когда он мэрше сделает массаж?
Но просьба гостьи как приказ была.
Мари, как мотылёк, на огонёк плыла.
Плыла в Егорьев спальный кабинет,
Где на стене висел «царя» портрет,
Работа Фимы: «Он, как дуб, стоял,
Колени спрятав в складках одеял».
То был портрет Егора самого —
И между ног торчало о-го-го.
Мари, взглянув на чудо, застонала
И на кровать Коровьева упала…
И только утром после кофеёчка
Вздохнула томно: «Что была за ночка?!»

А Фимка Карандашкин не внакладе,
Он, как фотограф, нынче на окладе.
Коровьеву — надёжная опора:
Рекламное бюро возглавил у Егора.
А коль клиенток много, вместе с ним
Торгует телом и хитрец Ефим.

Две соседки в доме жили,
Не скандалили, дружили,
На четвёртом этаже
В переулке Беранже.
У хозяйственной у Нины
Деток было семерина,
А у ветреной Ларисы —
Только две пушистых кисы.

Вот однажды на субботу
Заказала Нина фото.
Ждёт фотографа она
Ранним утром у окна,
Чтоб на карточки детишек
Снять в штанах и без штанишек,
Снять для деда и бабуси
Ваньку, Кольку, Федьку, Дусю,
Кал и страта и Петрушу
И грудную кроху Грушу.

В тот же день кокетка Лара,
Может, с пьяного угара,
Не стыдясь соседских глаз,
Тоже сделала заказ:
Пригласила из «досуга»
Для своей утехи друга.
Мы ведь с ельцинских времён
В демократии живём.
Элегантного мужчину
Увидала первой Нина,
Манит из окна рукой,
Мол, сюда, мой дорогой.

Франт улыбкою расплылся,
Он, конечно, торопился.
День горячий предстоял:
Пять клиенток — это шквал!
На этаж влетел как пуля,
Показал детишкам дулю.
Мать их быстро всех — на двор
И заводит разговор.

«Здравствуй, здравствуй, голубок,
Ты, наверное, продрог,
Сядь на тёпленький диванчик,
Выпей беленькой стаканчик». —
«Нет, сударыня, моя,
Мне на службе пить нельзя.
Если часто выпивать,
Будут пальчики дрожать». —
«Да, конечно, без штатива
Может выйти всё паршиво.
Но важнее объектив,
Чем какой-то там штатив.
Вы меня, милорд, простите,
Аппарат свой покажите!
На своём веку немало
Разных, всяких я видала.
Вон, у Васеньки, у свата,
Аж четыре аппарата!
Я хочу на ваш взглянуть,
А потом уж в добрый путь».

Гость воскликнул: «Что вы, тётя,
Фантазируете, врёте?!
Не бывает четырёх,
Даже двух не дал нам Бог!
Ваш Васятка — иль дурак,
Иль его лечил Чумак».
И, как настоящий профи,
Франт с себя брючонки сбросил.
Нину вмиг хватил кондратий,
Тут уже не до объятий…