Владимир Марков - Кенозёры

Без единого взрыва, выстрела
В гости ходит пора военная.
Пожелтела бумага, выцвела,
Как на камне пластинка медная,

Как на камне мрамора светлого,
И дождём, и слезами омы того…
Та бумага — письмо заветное
От живого, не от убитого…

Руки вытерла фартуком ситцевым
И заплакала, кстати, не кстати ли?
Треугольник подбитой птицею
На ладони лежит у матери…

Всё это небыль: сказки, шутки,
Забытый сон в ночи весенней.
И голубые незабудки —
Глаза глубокие в смятенье.

И тишина поляны русской,
И смех колючий, как снежинки,
И губы с инеем вприкуску,
Как будто солнца половинки.

И рыжий март в твоих ладонях,
И дым костра в бору сосновом,
И небо синее, большое,
И всё сначала, снова, снова.

Всё это небыль? Нет уж, дудки!
Всё это было и осталось.
Храню в душе не ради шутки
Я слов невысказанных радость.

Сквозь дождь свинцовый и огонь,
Сквозь трубы медные похода
Прошёл солдат. И с ним гармонь
Была в пути четыре года.
Она с ним шла в одном строю
От стен Москвы до стен Берлина.
Могла сто раз сгореть в бою
Мехов прогорклая малина.
Сто раз заштопана была,
Но гармониста на привале
Не предала, не подвела —
Достойна воинской медали.
Среди старух и юных вдов
Сидел за праздничным застольем
Солдат, вернувшийся с боёв,
С охрипшей на войне гармонью.
Шёл разговор о мужиках,
О бабьем горюшке без края.
…И вдруг в его больших руках
Гармонь вздохнула, как живая.
Бежала музыки слеза
По тёплым пуговкам гармони.
Христа спокойные глаза
Глядели с бабкиной иконы.
А вдовы плакали навзрыд,
Поплакав, песни запевали.
Душа российская таит
Большую силу и в печали.
И пили крепкое вино
За гармониста и за павших.
И наплясались. Столь давно
Так не жалел никто баб наших.
Спасибо, русская гармонь,
За радость горького свиданья!
Спасибо за святой огонь
Далёкого воспоминанья!

Тайга становилась тревожной и хмурой,
Сентябрьское солнце погасло, как лампа.
И небо упало медвежьею шкурой
На сосен и елей зелёные лапы.

Девчонка по лесу брела осторожно,
Руками глаза прикрывая от веток.
Легко заблудиться в сторонке таёжной,
Кричи не кричи — не услышишь ответа.

Далёкое эхо, далёкое эхо
Весь день над девчонкой гудело, смеялось.
От этого долгого жуткого смеха,
Казалось, земля под ногами качалась.

В кровь сбиты коленки об острые сучья,
И плащ горожанки разодран и вымок.
Как бабочка глупо в ловушке паучьей,
Девчонка запуталась в сети тропинок.

Но вдруг осветились деревьев вершины,
Как будто бы солнце летело над ними.
Шёл поезд. Там люди куда-то спешили.
Чужие такие — такие родные.

На душе осенний листопад,
Долгий, словно лунная дорога.
Как войной контуженный солдат,
Видеть начинаю понемногу.

То, чему не верил отродясь…
В слепоте, в каком-то наважденье
С золотом я часто путал грязь,
Человека путал с его тенью.

Как болезнь, уходит этот бред,
Будто листья падают осенние,
И душе успокоенья нет,
Горше наказания — прозрение.

А слово лечит лучше, чем лекарство,
И, словно яд, способно погубить,
Всё отобрать, надежду подарить
Или обречь на вечное мытарство.

Рождая ненависть, злодейства подлый лик,
Навет и сплетню — дёготь на воротах,
Оно в судьбе шальные повороты
Способно совершить в единый миг.

В нём пламя всемогущего огня,
В нём свет и тьма заключены навеки.
Оно рождает силу в человеке,
Во все колокола в душе звоня.

Со словом Правды шли на эшафот.
В острог княгини ехали сибирский.
О, слава вам, святые декабристки!
Вам честь была дороже царских льгот.

Со словом Правды шли на баррикады,
Россию, Мир спасали от врага,
Не торговали Совестью с лотка
И отстояли Жизнь среди блокады.

Да, слово — диво из всех див!
Да, слово — извержение вулкана!
И, как незаживающая рана,
Оно живёт в тебе, пока ты жив!

Короче день, темнее ночь.
И беспокойство гложет душу.
Одна лишь ты могла помочь,
Но я покой твой не нарушу.
Живи счастливо и светло,
Люби и будь сама любимой.
И пусть тебя минует зло,
Как увлеченье дружбой мнимой.
Приятели уходят прочь,
Друзья становятся дороже.
Короче день, темнее ночь.
А что же завтра будет? Что же?