Джером Сэлинджер: Зуи

- Никогда не хочется чего?

- Пойти с кем-нибудь в_ы_п_и_т_ь. Видишь ли, ему пришлось вчера вечером поехать и выпить со своим сценаристом, в Вилледж и так далее. С этого все и началось. Он говорит, что единственные люди, с которыми ему хотелось бы пойти выпить, или на том свете, или у черта на куличках. Он говорит, что ему даже и з_а_в_т_р_а_к_а_т_ь ни с кем не хочется, если он не уверен, что это окажется Иисус - собственной персоной,- или Будда, или Хой-нэн, или Шанкарачарья, или кто-нибудь в этом роде. Сам знаешь. Фрэнни неожиданно и довольно неловко сунула свою сигарету в маленькую пепельницу - вторая рука у нее была занята, и придержать пепельницу было нечем.

- А знаешь, что он мне еще рассказал? - сказала она.- Знаешь, в чем он мне клялся и божился? Он мне вчера вечером сказал, что как-то распил по стаканчику эля с Иисусом в кухне, и было ему тогда восемь лет. Ты слушаешь?

- Слушаю, слушаю... радость моя.

- Он сказал - это его собственные слова,- что сидит он как-то на кухне, за столом, один-одинешенек, попивает эль, грызет сырные палочки и читает "Домби и сын", как вдруг, откуда ни возьмись, на соседний стул садится Иисус и спрашивает, нельзя ли ему выпить маленький стаканчик эля. М_а_л_е_н_ь_к_и_й стаканчик, заметь - так он и сказал. Понимаешь, он несет такую чепуху и при этом уверен, что имеет право давать м_н_е кучу советов и указаний! Вот что меня бесит! Можно лопнуть от злости! Да, лопнуть! Как будто сидишь в сумасшедшем доме, и к тебе подходит другой больной, одетый точь-в-точь как доктор, и начинает считать твой пульс или как-то еще придуриваться. Просто ужас. Он говорит, говорит, говорит. А когда он на минутку умолкает, то дымит своими вонючими сигарами по всему дому. Мне так тошно от сигарного дыма, что просто хоть ложись и у_м_и_р_а_й.

- Сигары - это балласт, радость моя. Просто балласт. Если бы он не держался за сигару, он бы оторвался от земли. И не видать бы нам больше нашего братца Зуи.

В семействе Гласс был не один опытный мастер высшего словесного пилотажа, но, может быть, только Зуи был настолько хорошо ориентирован в пространстве, чтобы без риска доверить эту фразу телефонным проводам. Во всяком случае, так считает рассказчик. И Фрэнни, видимо, тоже это почувствовала. Как бы то ни было она вдруг поняла, что с ней разговаривает не кто иной, как Зуи. Она медленно поднялась с краешка кровати.

- Ну, ладно, Зуи,- сказала она.- Кончай.

- Простите: не понял? - не сразу ответили ей.

- Я говорю: кончай, Зуи.

- 3_у_и? Что это значит, Фрэнни? Слышишь?

- Слышу. Прекрати, пожалуйста. Я знаю, что это ты.

- Что это ты там говоришь, радость моя? А? Какой еще Зуи?

- Зуи Г_л_а_с_с,- сказала Фрэнни.- Ну, перестань, пожалуйста. Это вовсе не смешно. Между прочим, я только стала приходить...

- Грасс, вы сказали? Зуи Грасс? Норвежец? Такой белокурый увалень, спортсмен...

- Ну, х_в_а_т_и_т, Зуи. Пожалуйста, перестань. Пора и честь знать. Это вовсе не смешно. Если хочешь знать, я чувствую себя препаршиво. Так что если тебе нужно сказать мне что-нибудь особенное, пожалуйста, говори поскорее и оставь меня в п_о_к_о_е.

Это последнее, выразительно подчеркнутое слово было странным образом как бы брошено на полдороге, словно его раздумали подчеркивать.

На другом конце провода воцарилась непонятная тишина. И Фрэнни реагировала на нее тоже непонятным образом. Она встревожилась. Она опять присела на край отцовской кровати.

- Я не собираюсь бросать трубку или еще что-нибудь,- сказала она.- Но я... не знаю... я у_с_т_а_л_а, Зуи. Я вымоталась, честное слово.

Она прислушалась. Ответа не было. Она скрестила ноги.

- Ты-то можешь продолжать это целыми днями, а я не могу,- сказала она.Я только и делаю, что слушаю. И это не такое уж громадное удовольствие, знаешь ли. По-твоему, все мы железные, что ли?

Она прислушалась. Потом начала было говорить, но замолчала, услышав, как Зуи откашливается.

- Я не считаю, что все вы железные, дружище.

Эти простые в своем смирении слова, казалось, взволновали Фрэнни гораздо больше, чем взволновало бы дальнейшее молчание. Она быстро протянула руку и достала сигарету из фарфоровой сигаретницы, но закуривать не стала.

- Ну а можно подумать, что ты так считаешь,- сказала она.

Она прислушалась. Подождала.

- Я хотела спросить, ты позвонил по какой-то особой п_р_и_ч_и_н_е?

- Никаких особых причин, брат, никаких особых причин.

Фрэнни ждала. Затем на другом конце снова заговорили.

- Кажется, я позвонил тебе более или менее ради того, чтобы сказать: твори себе свою Иисусову молитву, если хочешь. В общем, это твое дело. Молитва чертовски хорошая, и не слушай никого, кто станет возражать.