Элигий Ставский - Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

- А потом мы поедем на Волгу? — спросил он. — Ты меня возьмешь?

- Ну конечно. Куда же я теперь без тебя? Мы с тобой все равно должны быть вместе. Понимаешь? Я и ты все равно вместе и навсегда.

Мальчик взял удочки и первый пошел через мост.

Под мостом вода расходилась кругами. Река тускло поблескивала, спокойная, притихшая. Над рекой росли орехи, рядом вилась дорога, пустая в этот знойный час и вся белая от солнца. И кусты на ней от пыли тоже были совсем белыми, жесткими, как будто засохшими. Но на самом деле они были живыми.

Ленинград, 1961

Все три повести, вошедшие в эту книгу Элигия Ставского, были написаны в конце пятидесятых — начале шестидесятых годов. В литературу тогда входило новое, молодое, послевоенное поколение писателей, активно искавших свою жизненную позицию и обещавших многое. Трудности того времени были в постижении жизни — неустоявшейся и неприметно для глаза, но ощутимо менявшей год от года свое лицо. Эти тридцать послевоенных лет — эпоха, так много переменившая в жизни нашей планеты, как, вероятно, никакая другая. Менялся и самый облик Земли — под воздействием НТР, менялись способы сообщения, скорости, окружающая среда, повседневный быт и сам человек. Не оставались без изменения и представления о ценностях житейских, в том числе духовных. И та молодая литература то гналась вслед моде, прогрессу, подстраиваясь к гигантским шагам НТР, то тревожно оглядывалась и лелеяла страстно свой день вчерашний: военное детство, деревню, которой, как вдруг обнаружилось, нет уже в прежнем виде, природу, с которой может случиться беда, историю, которая была раньше знакома лишь по школьным учебникам.

Не все надежды сбылись и не все обещания исполнились, но как бы то ни было — зрелость пришла. Литературная и житейская. Поколение пятидесятилетних подводит кое-какие итоги. Пора приглядеться к пройденному пути. Для каждого из писателей он был по-своему плодотворен, и веяние времени отразилось в каждой литературной судьбе.

Три повести Элигия Ставского, написанные примерно в одно время, в своем роде как бы три ракурса в попытке определить жизненную позицию героя, рядом с которым все время отчетливо ощущаешь автора. Следует сразу сказать, что в буквальном смысле ни одна из этих повестей не может быть названа автобиографической. Герой и автор — рядом, но не одно лицо. Они даже не всегда принадлежат к одному поколению. И все же их опыт познания жизни, их поиск себя самого, своей жизненной позиции — это в значительной мере и личный авторский опыт. Это и поиск своей литературной позиции. Повести не только связаны между собой, но имеют единую перспективу, не ощущая которой едва ли в полной мере осознаешь их настоящий смысл.

В книге повести следуют не совсем в том порядке, как они были написаны. Первая и наиболее художественно зрелая повесть «Домой» создавалась последней. В книге отдано предпочтение последовательности времени действия. И самый возраст героя — от повести к повести взрослеющего — помогает лучше понять логику созревания мысли.

Тему первой повести можно было бы даже назвать избитой, если бы это могло повториться — личное сознание того, как заканчивается детство.

Герои повести, мальчишки, пережившие войну и блокаду, летом 1945 года из Ленинграда отправляются на Украину — походить и поездить по этой незнакомой и для блокадных мальчишек неожиданно щедрой земле. Война кажется им далеко позади, настроение у всех возбужденно-приподнятое. Даже развалины, увиденные ими в пути, для них не столько память о войне, сколько ее «экспонаты». День вчерашний — история. Три года войны для этих ребят почти равнозначны прожитой жизни. «Три года назад мы были пацанами в коротеньких штанишках, остроносыми и синими. Ютились за промерзшими стенами, дрожали от грохота бомб и снарядов, и по ночам нам снились такие вот пирожки...» Как на «искрящемся» и «лоснящемся», «международном», невиданно щедром львовском базаре.

В повести «Домой» война и блокада — воспоминание, дальний план, представленный в точных и жестоких деталях. Автор сам из тех блокадных мальчишек, один из немногих мальчишек, переживших ту страшную зиму.

На первом плане — случайные и неслучайные встречи, вагонные разговоры; дорога — избыток слепящих и оглушающих впечатлений.

О чем эта повесть? О послевоенном лете на Украине? У самых ее границ... И об этом тоже. Но главное — отношения: мальчишек друг с другом и с прочими густо населяющими повесть людьми. Там, в Ленинграде, мать незадолго до смерти сказала одному из них, обреченно и отрешенно уже: «ПРОЖИВЕШЬ, НИЧЕГО, ВОКРУГ ЛЮДИ».