Вольфдитрих Шнурре - Когда отцовы усы еще были рыжими

Смерть не дает помечтать о жизни. Какой-то бархатный стук напугал меня. Осторожно замыкаю образ Кактеи и чада ее в своем сердце и оглядываюсь. Что случилось? Старушка Роза уронила в изнеможении лепесток. Пора отнести Фиалку в другую комнату.

Муха ведает, что значит смертный удел, кончина приятеля шмеля раскрыла ей глаза. Всякий раз теперь, как Фуксии начинают бить в свои колокола, она тихо взлетает и на цыпочках кружит по комнате.

Бегония не сдерживает бурного потока слез; перед одром смерти не пристало думать о том, размокнет и потечет ли тушь на ресницах. Бедняжки Примулы трут набухшие, покрасневшие веки шершавыми ладошками-листьями и безмолвно плачут. Гортензия побелела, как полотно, и неподвижно смотрит перед собой: так бывает с ней всякий раз, когда она думает о неизбежном.

Да, милые мои, кого же из нас минует увяданье?

25 октября. Нет, так я и не справился вчера с волнением, переполнившим колотящееся (и ведь ей же принадлежащее) сердце, и не смог сделать предложения Кактее. Лишь сидел на краешке ее постели, держал ежа на руках, кормил его изюмом, прислушивался к тихой музыке ее быстрых блестящих спиц и думал то о ребенке, то о Розе - то о восходе, то о закате.

Потом, уже часов в двенадцать, в парничок ввалилась повитуха, увлекая за собой клубы уличного тумана, и после ее откровенных намеков мне пришлось удалиться. "К следующему твоему приходу все уже будет позади", - прокричала мне вдогонку Кактея.

Молю господа, чтоб то был не Эммерих. Мальчик навлек бы на себя всю ненависть, которую она питает к отцу. Тот был, по ее уверениям, беспутный гуляка. "Он никогда ничуточки не заботился обо мне!" - сказала она однажды и разразилась рыданиями. Где только, хочется спросить, глаза у этою изверга?

Роза меж тем уронила еще два лепестка, но теперь уж с полной покорностью судьбе; бедняжка поняла, что не стоит удерживать того, что тебе уже не принадлежит. Аромат ее улетел, она в изнеможении наклонилась к стеклянной подпорке, пытаясь понять, друг ли, враг ли тот, кто ее манит.

Ах, если бы была жива еще бабушка! Уж она сумела бы скрасить Розе ее последние часы. Помню, когда усыхал ее Бересклет, она денно и нощно дежурила у его изголовья, и потом, когда мы его хоронили, было видно, что почил он е легкой улыбкой.

Ночь. Никто здесь не спит. Я поставил цветочки поближе к умирающей Розе. Они обступили ее и стараются поддержать. Только спящая красавица Фиалка грустит одна в соседней комнате, хотелось бы уберечь ее от подобных переживаний.

Занавесил окно и зажег свечу. Муха кружит над нами, исполняя хорал. Жутко наблюдать, как дыхание смерти нагнетает ужас и на пламя свечи, которая как можно глубже вобрала свой фитиль в оплавленные плечи и в испуге машет длинными огненными тенями.

И все же я знаю, что как раз сейчас жизнь, нетерпеливо поглядывая на наручные часы, прохаживается подле кактусова парничка. Сосредоточившись мыслями на ребенке, она забыла о Розе - вот какая догадка меня осенила. Хотя, по правде говоря, вид умирающей жалок, на нее больно смотреть. На наших глазах она уронила еще пять лепестков, оранжевая краска совсем сошла с ее щек, в глубоком унынии она все ниже и ниже клонит свою увядшую голову. Шея ее покрылась морщинами, острия шипов бессильно загнулись и в мудро-смиренной задумчивости свесились своими крюками, напоминающими клювы желторотых птенцов, поглядывая вниз, туда, откуда пришли, и куда пора возвращаться. Костлявая длань смерти уже держит Розу в своих железных объятиях, лишь где-то внутри нее еще догорает последняя искра жизни. И вот слетают еще два лепестка, Роза слегка наклоняется, теряет равновесие и падает вниз головой. Это конец.

Да не узрит ни одна женщина (и Хульда в том числе, и Хульда), как кончает свой путь на этой земле бедная Роза.

26 октября. Раннее утро. Свершилось невообразимое чудо: бутон Бородавчатого Кактуса распустился огромным, оранжево-желтым цветком, красота которого затмевает все, мной доселе... Что это, не телеграмма ли в прорези почтового ящика?

В самом деле. Она гласит: ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ - МАЛЬЧИК! Боже милостивый!

31 октября. Уже несколько дней сижу, поеживаясь от холода, в качалке и прислушиваюсь к тому, как свора борзых ветров, спущенная для того, чтобы очистить дорогу зиме, гонит упирающуюся осень со склизких крыш. В свое время она, не раздумывая, обидела лето, а теперь и ее саму толкают в шею. Цветочки-деточки тоже зябнут на подоконнике, они дрожат от сквозняка, который таинственно раздувает гардины, как паруса, и раскачивает фонарики страдающих морской болезнью Фуксий, будто подает световые сигналы...