Ирвин Шоу - Тогда нас было трое

Потом он встал. Его плохо держали ноги, но он встал и заставил себя улыбнуться и, голый, медленно пошел к тому месту, где возле кучки его вещей стояли Берт и Марта. Вода текла с него ручьями.

- Ну, - сказал Берт, когда Мэнни подошел к ним, - из какой ты Швейцарии, парень?

Мэнни нагнулся, взял махровое полотенце и стал растираться. Он весь дрожал. И тут он услышал, как Марта засмеялась.

Он вытерся насухо. Это отняло много времени. Он очень устал, и его била дрожь, и ему было как-то безразлично, что он голый. Потом они молча сели в машину и молча вернулись в отель, и, когда Мэнни сказал, что устал и хочет прилечь отдохнуть, они оба согласились, что это самое правильное.

Он спал плохо. В ушах, полуоглохших и полных воды, как отдаленный прибой, стучала кровь. Когда Берт пришел звать его обедать, Мэнни сказал, что ему есть не хочется и вставать тоже.

- После обеда мы двинем в казино, - сказал Берт, - заехать за тобой по дороге?

- Не надо, - сказал Мэнни, - мне сегодня вряд ли повезет.

В полутемной комнате наступило короткое молчание.

- Ладно, спи спокойно, толстяк, - сказал Берт и вышел.

Оставшись в одиночестве, Мэнни долго смотрел на темный потолок. "Какой я толстяк? - думал он. - Зачем он меня так называет? Это началось с середины лета". Потом он снова заснул и проснулся, только когда услышал, как машина подъехала к отелю, потом осторожные шаги проследовали по лестнице мимо его двери и на следующий этаж. Он услышал, как дверь наверху отворилась, потом так же тихо затворилась, закрыл глаза и попытался уснуть.

Когда он проснулся снова, подушка была влажной: вода вылилась, наконец, из ушей. Он сел на постели, и кровь перестала стучать в висках. Он зажег лампу, посмотрел на соседнюю кровать. Берта не было. Он взглянул на часы. Половина пятого.

Он встал, закурил сигарету, подошел к окну и распахнул его. Заходила луна, и море было светлое, словно к нему подмешали молока. Оно монотонно ворчало, как старик, что ропщет на жизнь, которая уже прошла.

Он вдруг подумал о том, где бы он сейчас был, если бы из-за волнолома не появился баркас. Потом потушил сигарету и стал собираться. Собирать особенно было нечего: все лето они путешествовали налегке.

Закончив сборы, он проверил на цепочке запасной ключ от машины. Потом написал Берту записку, что решил ехать в Париж. Что надеется успеть в Париж до отплытия их парохода. Что надеется: это не очень нарушит планы самого Берта, и что он уверен: Берт все поймет. О Марте он не упомянул.

В отеле были погашены огни. В темноте он вынес чемодан и швырнул его в машину, на свободное место рядом с шоферским сиденьем. Он надел плащ и перчатки и, включив мотор, осторожно вывел машину на дорогу. Он не обернулся посмотреть, не разбудил ли кого-нибудь шум мотора и не подошел ли кто-нибудь к окну - взглянуть, кто это там уезжает.

Низкие участки дороги заволокло туманом, и он ехал медленно, чувствуя на лице холодную влагу. Равномерные взмахи дворников по ветровому стеклу, влажные и упругие конусы света от фар впереди на дороге словно гипнотизировали его, и он ехал и ехал и ни о чем не думал.

Когда наступил рассвет, он был уже далеко за Байонной. Он выключил фары: впереди, пересекая темные, поросшие соснами склоны Ландов, лежало серое, вымытое полотно дороги. И только тут он разрешил себе вспомнить о том, что произошло. И подумал: "Я сам виноват. Лето надо было кончать вчера".