Лев Вершинин - Два веса, две мерки [Due pesi due misure]

Кто это был? Ангел? Провидец? Мефистофель? А может, вечный дух странствий и приключений? Воплощение неожиданностей, поджидающих нас на каждом углу? Или просто надежда? Древняя, неумирающая надежда, которая таится всюду, даже в телефонных проводах, и способна освободить и возвысить человека» («Забастовка телефонов»).

Благодаря самобытному сплаву магического реализма с элементами эксцентрики, необычность и экстраординарность происходящего в рассказах Буццати превращаются в будничную повседневность, предстающую, впрочем, в определенном социальном свете. Это и вдруг появляющиеся призраки, которые могли уцелеть лишь в условиях данного общества («Двойники с виа Сесостри»), и все новые псевдопрелести современного капиталистического мира, вроде навязанного психологией вещизма повального увлечения астрологией («Влияние звезд»), и, наконец, всевластие техники — всяких там аэромобилей, сверхчувствительных семафоров и даже простых телефонов.

Линия гротескного обличения призраков прошлого, столь четко обозначенная в «Двойниках с виа Сесостри», удачно продолжается и в рассказе Джузеппе Берто «Тетушка Бесси блаженной памяти».

Берто — прозаик зрелый и умный, его история «маленького» фашиста выписана четко и убедительно: взгляд на «черное двадцатилетие» через призму детского восприятия позволяет автору весомо и рельефно выделить самые низменные черты муссолиниевского режима — насквозь пронизанную фальшивой риторикой демагогию официальных установок власти, глубинную порочность всей системы с ее капиллярными каналами «завоевания» масс путем мелких подачек, разжигания тщеславия, властолюбия, жестокости. Этот исторический по внешним признакам рассказ спроецирован прямо в сегодняшнюю Италию, для которой проблема борьбы с фашистской идеологией и практикой и по сей день остается весьма актуальной. Очерченные Дж. Берто методы «обращения» в фашисты и ныне сохраняют свою типичность — разве что несколько меняется «содержание» подачек. Низкорослого и робкого на вид золотоискателя из Клондайка купили «узкими сапогами, галифе, добротным пиджаком из темной шерсти» да «отдельным кабинетом с большим столом, подлинным украшением которого был сверкающий письменный прибор — подарок городского головы». Чернорубашечникам дня сегодняшнего, перенасыщенного красивыми игрушками, предлагаются уже без всяких церемоний и игр в «национальные» чувства просто купюры или же пакетики с кокаином. Так, в ходе одного процесса над неофашистами выяснилось, что избиение левых активистов оплачивается суммой в 50 тысяч лир (10 тысяч лир — около 5 рублей) за «акцию» или двумя дозами наркотика. На выбор!

В этой связи хотелось бы указать и на глубокую символичность «наследства» тетушки Бесси: писатель откровенно высмеивает пристрастие некоторых своих сограждан ко всему «американскому», с сарказмом разоблачая столь часто поднимаемое буржуазной печатью на щит «великодушие и щедрость» США по отношению к Италии.

Также к истории, но к истории древней, отдаленной от фашизма на многие века, обращается в рассказе «Дорогой Феодосий!» Ренцо Россо. Здесь прошлое тоже лишь форма, выполняющая, впрочем, двоякую функцию: с одной стороны, это «прием короткого замыкания времени, в мгновение переносящего нас от далеких и символических ужасов прошлого к ужасам сегодняшних дней», с другой — «обоснование преемственности нашего „здесь и сейчас“, вечного в своей порочности и неизменно, болезненно живого». Это определения И. Кальвино, относящиеся не только к данному рассказу, но и ко всему творчеству Россо, которого вот уже почти два десятилетия итальянская критика ставит в разряд самых крупных своих писателей. Ренцо Россо — автор нескольких романов, повестей, многих рассказов, около десятка пьес.

«Дорогой Феодосий!» — письмо-притча, написанное в свойственном классической сатире иносказательном ключе. Правда, рисунок этого иносказания настолько прозрачен, что читатель легко угадывает адресата ядовитой критики: правящий класс Италии со всеми его паразитическими ответвлениями. В самом деле, достаточно, к примеру, поставить слово «полиция» на место «городской стражи», и мы получим четкое представление о деятельности, а точнее, бездеятельности нынешних охранников порядка. «Городская же стража, вместо того чтобы пресечь это кровопролитие, лишь раздувала его, что объяснялось, во-первых, полной ее деградацией и — как следствие — отсутствием четких приказов, а во-вторых, тем, что в уличных столкновениях, перед лицом людской ненависти, стража действовала с неэффективной, слепой жестокостью, говорившей лишь о внутренней ее слабости». А вот эта критика кажется прямо заимствованной из репортажей демократической прессы о ходе процесса над неофашистами, учинившими кровавую бойню в Милане в декабре 1969 года: «Закон попирался самой магистратурой, иерархи которой, пренебрегая достоинством, независимостью и гражданским мужеством, осуществляли свою власть по абсолютному произволу. Суд вершился вдали от места происшествия (процесс, упомянутый выше, проходил отнюдь не в Милане, а в Катандзаро, на юге страны. — А. В. ), свидетелей либо подкупали, либо запугивали, обвинения выдвигались по наущению двора или сенаторов, приговоры были вопиюще несправедливыми». Действительно, неофашистов в Катандзаро практически оправдали, а анархисты, чья непричастность к преступлению была очевидна еще и 10 лет назад, подверглись жесточайшему моральному линчеванию.