Дукенбай Досжан - Шелковый путь

На ученом совете он упрямо доказывал, что надо придерживаться морфологического принципа при написании этих слов, а не фонетического. Кроме того, он доказывал, что в казахском языке нет диалектов, в то время как целый отдел годами корпел, доказывая обратное. Кто знает, может быть, он был и не прав. Во всяком случае, кончилось тем, что он ушел из института.

Вначале товарищи утешали его, мол, чего в жизни не бывает, отдохнешь, развеешься, а там любое высшее учебное заведение примет с распростертыми объятиями молодого талантливого ученого.

Конечно, приятно выслушивать такие речи, однако в жизни не всегда получается так, как тебе хочется. В один миг он оказался в полной изоляции. Случается, когда товарищи, будто пылинку, одним дыханием сдувают со счетов человека. Так получилось и тут. Раньше ему горячо жали руки и долго не отпускали, выказывая искреннюю радость от встречи, а теперь ограничивались сухими кивками да бормотаньем: «Извини, старина, дел много. Тороплюсь». И действительно, торопились убраться подальше с его глаз. Как бы кто-нибудь не увидел их вместе.

Самым трудным оказалось чувствовать свою бесполезность и ненужность. Это было ему не под силу. В конце концов, смирившись и поборов свою гордость, он пошел к руководителям педагогического института. Там ему туманно сказали: «К осени объявим конкурс на пару вакантных мест, участвуйте».

И дома, конечно, надоело сидеть. Он раздражался по любому поводу, ругался с детьми. И жена, которая прежде чутко следила за каждым его движением, выполняла всякую прихоть, теперь как будто и не замечала его. В общем, в его жизни все полетело кувырком. Он чувствовал себя очень одиноко и дома, и на улице среди людей — везде.

В таком неприкаянном, двусмысленном положении и застало его письмо далекого дяди, о котором он, признаться, редко вспоминал.

Дядя писал, что в последнее время все хворает, что истосковался по племяннику, который как-никак вырос у него на руках.

Прочитав письмо, Упильмалик думал недолго. На другой же день он сел в поезд и поехал навестить уважаемого дядю, заодно разогнать свою тоску и избавиться от одиночества.

Имя его дяди было хорошо известно на наветренной стороне гор. Любой знал, кто такой Сазанбай, чем он славен, ибо лучше его никто не умел готовить лошадей к скачкам. Но в последнее время, кажется, уже с новолуния он вдруг потерял аппетит и лишился всего жира на костях, как говорится, то есть похудел. Хоть и не свалился в постель, но порядком сдал. Люди не могли этого не заметить.

Когда Упильмалик вошел в дом, дядя его сидел в светлой комнате и, привалившись спиной к печке, выставив клинообразную бородку, плел плетку. Естественно, увидев неожиданно племянника, он так обрадовался, что чуть не лишился дара речи. Лицо дяди преобразилось от распиравшей его радости и гордости. Он молча прижал к себе Упильмалика и долго не мог ничего сказать. Потом дядя будто проснулся, и слова полились рекой:

— Ах ты мой лев! Мой тигр, мой волк, мой орел, мой кречет, мой воробей!

Так обычно ласкал его дядя в далеком детстве. Его крепкие объятия и давно забытые слова растрогали Упильмалика, слезы подступили к глазам. Он почувствовал себя ребенком. Дядя Сазанбай не привык к долгим ласкам. Он оттолкнул Упильмалика, шумно поправил свою одежду, как батыр доспехи, взял свой костыль и закричал:

— Куда все подевались в этом доме?

— Душат тебя, что ли? — отозвалась его жена, входя в комнату. Но, увидев неожиданно Упильмалика, она зарыдала то ли от радости, то ли от грусти, что вот наконец свиделись. В этот миг дверь с треском растворилась и вошел единственный сын дяди — Амзе.

— Увидел из окна школы, едет машина. Подумал, что директор совхоза, а это ты, — проговорил он, сияя.

С приездом гостя в доме как-то сразу повеселело. На почетное место было постелено одеяло, под локти брошены подушки.

— Да перестань ты суетиться, — сказал дядя жене. — Не видишь, что гость устал с дороги? Ах ты герой мой, батыр, мое копытце, вернулся ко мне! Амзе, сбегай к чабану, скажи, что приехал племянник, пусть даст самую жирную овцу! Вместо нее отдам потом ягненка. А сам пусть придет вечером и поиграет на комузе.

Дав указание, дядя на минуту умолк и постучал табакеркой о колено. Упильмалик раскрыл свой чемодан и стал выкладывать из него фрукты. Дядя отказался от яблок, мол, зубы заноют, но попробовал финики со словами:

— Вот уж пища пророков.

Потом он стал расспрашивать о здоровье жены, детей. Тетка жалостливо заметила, суетясь около очага: