Дукенбай Досжан - Шелковый путь

Когда она вернулась в свой глиняный домок, там уже стоял предвечерний сумрак, и на душе у старухи тоже стало сумрачно. Не хотелось двигаться, что-либо делать. Раньше, когда случалось ей написать с помощью девушки-дохтыра письмо внуку или отправить, вот как сегодня, ему перевод, матушка Кунимпатша непременно рассказывала об этом всему аулу, заходя в каждый дом. А на этот раз что-то одолела ее усталость, в висках застучало, и тело просилось на покой. «Дожить бы до приезда мальчика, ох, не покинула бы душа тело раньше времени, — думала она печально. — И эта девушка-дохтыр что-то не кажет глаз…»

Если подумать, матушка Кунимпатша полжизни провела в ожидании. Сначала ждала мужа с фронта — до тех пор ждала, пока не умерла сама надежда… Долгие годы согревала горячим телом холодную вдовью постель… Потом отправила на учебу сына Балгабая — живую кровинку погибшего мужа — и не дождалась его… А теперь вот уж шестой год ждет своего внука, с трясущейся головою стоит во дворе и смотрит на дорогу… И редкую ночь спит спокойно, редкое утро встречает без тревоги… Не исходит от сердца горькая утрата сына Балгабая… Так много ли радости нужно простому человеку в этой жизни? Нет, кажется, что совсем немного. И той ему недостает.

Не нужно ничего другого аульной старухе — поцеловать бы внучонка в голову, понюхать его лоб да и благословить со словами: «Родной мой, сыта я и довольна, на душе моей покойно. Да озарится путь твой божьим сиянием, жеребеночек мой». И аминь — пусть дальше ничего не будет, отойдет ее дыхание.

Она прогнала от себя печальные думы и решила замесить тесто для лепешек, которые обещала в жертву духам предков. Развязала мешок, отсыпала муки. Растянула на столе подстилку из выделанной козьей шкурки, насеяла горку муки стареньким ситом, постукивая ладонями по его надтреснутому краю. Сполоснула затем руки; посолила кипяченую воду в казане; разбила несколько яиц и желтки выпустила в муку. Тщательно помесила тесто, приготовив его столько, чтобы лепешек хватило на всех: для почтенных стариков и для желторотой ребятни… Время от времени окунала шмат теста в соленую воду. Заквашенную опару затолкала кулаками в глиняную миску, накрыла подносом и для тепла все это тщательно завернула полотенцем. После вымыла руки, сливая себе из кувшина.

Надо было идти во двор порубить саксаул на дрова, но в висках заломило, и старуха, дотащившись до постели, ткнулась головою в подушку — вздремнуть немного. Прохладная пуховая подушка ласково упокоила старуху. Со двора донеслось жалобное блеянье. «И этот мне голову морочит, передохнуть не даст, — с досадой подумала она. — Засыплешь ему корм — воды просит, напьется — корм ему подавай. Июль в этом году знойный, с неба ни капли не упало, земля вся высохла. Только пылит, пылит… Девчонка-дохтыр совсем позабыла обо мне… или у нее больных много стало? Когда в последний раз приезжал Куанжан, она из этого дома и не выходила, так и вилась вокруг него. Собою хороша девушка, что и говорить. Лебедушка белая. И молвы худой нету за нею. Вот уже полтора года живет у нас на глазах… Такую можно бы Куанжану моему. Сидела бы я тогда на торе, посиживала во-от с таким белым жаулыком на голове, посылала бы туда-сюда с поручениями мою лебедушку. А вот здесь, в кармане, лежали бы денежки, сложенные пачками, и я на всех посматривала с важным видом… О аллах, это ли не было бы счастьем? А то живу… вон, ветер дунул — и нет меня. Полпиалы айрана съем — больше не принимает душа».

Так, путаясь в своих мыслях, старуха Кунимпатша погрузилась в дрему — но вот вроде дверь стукнула! И кто-то вошел — неужели внук? «Апа!» Кто это зовет ее? Она впопыхах привстала, сердце заколотило в груди. Никак не могла очнуться со сна, трясла головою. И не сразу заметила, что стоит рядом девушка-врач в белом халате, смеется и говорит: «Это же я, апа!..» Но почему-то голосом Куанжана?! Как это понять?

— Оу, девушка, быть мне твоею рабыней? — воскликнула наконец бабка Кунимпатша. — Только что я слышала голос Куандыка. Он позвал меня: «Апа…»

Девушка-дохтыр стоит перед нею, улыбается, к даже молочные ямочки на ее щеках светятся от этой улыбки. Старая обнимает молодую и бережно целует ее в лоб, Кунимпатша сияет от радости.

— Апа, достала лекарство для укола.

— Ну его, этот укол! Никакого толку от него. Может, лучше выпить лекарство? А то от укола тело мозжит, будто рассолу туда напускают.

— Ой, нехорошо, бабушка Куанжана! Он где-то там бродит, а его бабушка лечиться не хочет. Она сейчас встанет, напьется чаю из самовара, а потом расскажет мне сказку!