Алессандро Барикко - Море-океан

-- ... за два месяца вполне управлюсь, ну, разве что еще заверну к твоему отцу, в том смысле, что, мало ли, будет даже лучше, если я...

-- Падре Плюш... Боже, как я буду скучать по тебе.

Он уехал на следующий день. Сел в экипаж, затем вышел и, подойдя к Лангле, сказал:

-- Я, знаете, полагал, что адмиралы плавают по морям...

-- А я -- что священники служат в церквях.

-- Видите ли. Бог -- он повсюду.

-- Море тоже, падре. Море тоже.

И он уехал. И на этот раз не оставил после себя чемодана.

Элизевин провела во дворце Лангле пять лет. Строго упорядоченная, неслышная жизнь напоминала ей белые ковры в поместье Кервола, его округлые аллеи и невесомую явь, созданную для нее отцом. Но то, что прежде было лекарством и врачеванием, теперь стало твердой уверенностью и светлым выздоровлением. Побывав во чреве слабости, Элизевин обретала кристальную силу. У Лангле она научилась тому, что из всех возможных жизней надо выбрать одну и с легким сердцем наблюдать за остальными. Она подарила Лангле тысячу историй, неведомо как зароненных в нее мужчиной и ночью. Раз и навсегда. Он молча слушал. Она рассказывала. Бархат.

Об Адамсе они не говорили никогда. Лишь однажды, внезапно оторвавшись от книг, Лангле медленно произнес:

-- Я любил этого человека. Не знаю, сумеете ли вы это понять, я любил его.

Лангле умер летним утром, изведенный подлым недугом и убаюканный бархатным голосом, доносившим до него благоухание самого маленького и красивого сада Тимбукту.

На другой день Элизевин уехала. Ее путь лежал в Кервол. Пускай на это уйдет месяц или вся жизнь -- она вернется. Элизевин смутно представляла себе, что ждет ее там. Но знала: переполнявшие ее истории она сохранит для себя. Навсегда. До конца жизни знала: кого бы она ни полюбила, она будет искать в нем дух Томаса. А еще Элизевин знала, что никакая земля не изгладит в ней след моря.

Все остальное было пока ничем. Придумать его было бы великолепно.

ПАДРЕ ПЛЮШ

Молитва о заблудшем, сиречь молитва обо мне.

Боже Милостивый,

помилуй мя,

это снова я.

В общем, тут у нас

любо-мило,

ни шатко ни валко,

живем-можем,

храни нас, Боже,

крутимся-вертимся,

выкручиваемся.

Сам понимаешь.

Только дело не в этом,

а совсем в другом

Наберись терпения,

послушай, ай-ай-ай.

Дело в этой дороге,

чудесной дороге,

что приходит,

проходит

и уходит,

но не прямо,

как должна бы

и не криво,

как могла бы, -

нет,

Ни с того ни с сего

она

сходит на

нет.

Ей-ей

(поверь в кои веки раз),

сходит на

нет.

То вдруг

сюда вильнет, то вдруг

туда,

ну прямо

как Бог на душу

положит.

Быть может.

Поверь, не в унижение Тебе, надо бы все это растолковать, ибо дело тут людское, а не Божеское: вот была дорога -- и нет ее, пропала, как сквозь землю провалилась; Тебе такое, понятно, и не снилось: дело людское, а люди -- они сегодня есть, а завтра -- только их и видели, сбились с пути, ищи-свищи. Нет, не Божеская это печаль. Однако сделай милость, дай досказать. Уж я мигом. Перво-наперво, пусть Тебя это не смущает, но, как ни юли, а эта дорога, что бежит под колесами экипажа, никуда, строго говоря, не исчезает. Строго говоря. Бежит себе и бежит, без всяких виражей и развилок, хоть бы что ей. Прямая как столб. Видно невооруженным глазом. Только дело опять же не в том. И речь сейчас не о дороге из пыли, земли и камней. Дорога-то не там. Она не снаружи, а внутри. Вот здесь, внутри. Понимаешь, о чем я? О моей дороге. У каждого она своя, кому, как не Тебе, об этом знать, ведь Ты, между прочим, не в стороне стоял, когда затеялся этот механизм, коим являемся все мы, всяк на свой манер. У каждого внутри своя дорога, так-то оно и шагается легче. Хотя иной раз наоборот. Вот как сейчас. Короче, я об этой самой дороге, той, что внутри. Она и сходит на нет, уже сошла, окаянная, нет ее больше. Такое бывает. Поверь. Приятного мало. Ей-богу.

Боже,

похоже,

что

это все

море,

все

море.

Море

смешало

ветрила и волны,

и гложет нам душу,

и множит тоску.

Вчерашние пути-дороги

канули в воду.

Сдается,

что эта Твоя находка,

ну, со всемирным потопом,

и впрямь была

гениальной находкой.

Ведь

сколько ни думай,

а страшнее кары

не придумаешь,

чем бросить

какого-нибудь беднягу

одного

посреди

моря.

А кругом -

ни мачты обломка,

ни земли кромки:

хоть шаром покати;

и никак не понять,

в какую сторону

податься