Алессандро Барикко - Море-океан

-- Не пойму, они что, язык проглотили, эти дети?

-- Смотрите.

-- Это Дира.

-- Она поднимается на дюну.

-- Я за ней.

-- Дуд! Дуд! Поворачивай к дюне! -- Куда он?

-- Боже, я уже ничего не соображаю.

-- Поднимите фонарь и бегите, падре Плюш.

-- Я и шагу больше не сделаю, если...

-- Почему они молчат?

-- Мне совсем не нравятся их взгляды.

-- Что вам не нравится?

-- Глаза. ГЛАЗА.

-- Плассон, куда девался Плассон?

-- Я иду с Долом.

-- Но...

-- ФОНАРЬ. У МЕНЯ ПОГАС ФОНАРЬ!

-- Мадам Девериа, куда вы?

-- Я все же хотел бы знать, спасаем мы корабли или губим?

-- ЭЛИЗЕВИН! Мой фонарь! Он погас!

-- Плассон, что сказала Дира?

-- Туда, туда...

-- Мой фонарь...

-- МАДАМ!

-- Она вас не слышит, Бартльбум.

-- Это невыносимо...

-- ЭЛИЗЕВИН! Где Элизевин? Мой фонарь...

-- Падре Плюш, уйдите оттуда.

-- У меня погас фонарь.

-- К черту, я иду за ними.

-- Давайте я зажгу ваш фонарь.

-- Боже правый, кто-нибудь видел Элизевин?

-- Она, наверное, с мадам Девериа.

-- Но она только что была здесь...

-- Держите фонарь прямо.

-- Элизевин...

-- Диц, ты видел Элизевин?

-- ДИЦ! ДИЦ! Да что это с детьми?

-- Вот... ваш фонарь...

-- Ничего не понимаю.

-- Ну же, поторопитесь.

-- Я должен найти Элизевин...

-- Живее, падре Плюш, все уже ушли.

-- Элизевин... ЭЛИЗЕВИН! Боже правый, где ты... ЭЛИЗЕВИН!

-- Ну что вы, падре Плюш, мы ее найдем...

-- ЭЛИЗЕВИН! ЭЛИЗЕВИН! Элизевин, умоляю тебя...

Неподвижная, с погасшим фонарем в руке, Элизевин слышала далекий отзвук своего имени, перемешанного с завыванием ветра и рокотом моря. В темноте мелькали крохотные светлячки фонарей, метавшихся по самому краю бури. Элизевин не чувствовала ни тревоги, ни страха. Внезапно в ее душе разлилось безбурное озеро. Оно звучало как хорошо знакомый голос.

Элизевин повернулась и неторопливо зашагала назад. Для нее уже не было ни ветра, ни ночи, ни моря. Она шла и знала, куда идет. Вот и все. Волшебное чувство. Когда судьба наконец раскрывается и стелется впереди ровной дорожкой и путь и назначение ясны. Неиссякаемое время приближения. Соединения. Хочется, чтобы оно никогда не кончалось. Хочется вечно длить этот миг самовручения судьбе, по душевное волнение. Исчезли терзания и притворство. Предназначение известно. Путь открыт. Какой бы ни была судьба

Она шла -- и не было в ее жизни ничего прекраснее.

Таверна "Альмайер" все ближе. Все ярче ее огни. Пройдя по берегу, Элизевин ступила на порог, вошла в гостиную и затворила за собой дверь, в которую кто знает сколько часов назад она выбежала вместе с остальными, еще ни о чем не подозревая.

Тишина.

Шаг за шагом по деревянному полу. Под ногами скрипят песчинки. В углу распластался оброненный в спешке плащ Плассона. Подушки в кресле старательно оберегают оттиск тела мадам Девериа, как будто он только-только оставлен. А посредине комнаты стоит окаменелый Адамс. И смотрит на нее.

Шаг за шагом Элизевин подходит к нему. И говорит:

-- Ведь ты не сделаешь мне больно, правда?

Ведь он не сделает ей больно, правда?

-- Не сделаю.

Не сделает.

Тогда

Элизевин

берет

ладонями

лицо

этого

человека

и

целует его.

В поместье Кервола без конца рассказывали бы эту историю. Если бы знали ее. Без конца. Всякий на свой лад -- и все вместе. Рассказывали бы о тех двоих, что ночь напролет возвращали друг другу жизнь, ее и его, губами и руками, девочка, не видевшая ничего, и мужчина, повидавший слишком много, один в другой-- каждая пядь кожи как обратный путь открытий, -- вкус целого мира, выпитый изо рта Адамса и снова забытый на груди у Элизевин -- в лоне той трепетной ночи--черная буря, брызги пены во тьме, волны, как рухнувшие стены, грохот, пронзительные порывы, неудержимые и раскатистые, дыбящие морскую рябь, воспаляющие мировой нерв, море-океан, дрожащий водяной исполин -- вздохи, вздохи в гортани Элизевин -- летящий бархат -- вздохи при каждом новом шаге в мире, где раскинулись невиданные горы и причудливые заводи -на животе у Адамса покачивается в такт беззвучной музыке девочка-пушинка -кто бы мог подумать, что, целуя глаза мужчины, видишь так далеко, а гладя ноги девочки, бежишь так быстро и убегаешь -- убегаешь от всего -- так далеко -- они держали путь из двух оконечностей жизни и, вот что странно, никогда бы не соприкоснулись, пока не прошли бы от края до края вселенную -невозможно поверить, но им даже не пришлось искать друг друга -- труднее всего было друг друга узнать -- узнать -- короткий миг -- первый взгляд -- и они чудесным образом все поняли -- об этом рассказывали бы в поместье Кервола, пусть каждый помнит, что люди никогда не бывают настолько далеки, чтобы не найти друг друга -- те двое были разделены как никто другой, а теперь -- голос Элизевин переходит в крик, потоки откровений переполняют ее чувства, и плачет Адаме, слыша, как она наконец-то -- наконец-то-- изливает душу -- наверное, мир -- это рана, и кто-то зашивает ее в этих переплетенных телах -- и вот что странно -- это даже не любовь, а руки, кожа, губы, вкус, восторг, совокупление и страсть -- возможно, грусть -- пусть даже грусть -и страсть -- они будут рассказывать о них, но не произнесут слова "любовь" -- они скажут тысячи слов, но умолчат о любви -- все умолкает вокруг, когда внезапно Элизевин чувствует, как ломается ее спина и меркнет сознание, она сжимает внутри себя этого мужчину, судорожно хватает его руки и думает: сейчас я умру. Она чувствует, как ломается ее спина и меркнет сознание, сжимает внутри себя этого мужчину, судорожно хватает его руки -- и понимает, что не умрет.