Алессандро Барикко - Море-океан

-- В разных концах света я видел таверны наподобие этой. Точнее, так: я видел эту таверну в разных концах света. То же одиночество, те же цвета, те же запахи, та же тишина. Люди приезжают сюда, и время останавливается. Кое-кто, наверное, находит здесь свое счастье?

-- Наверное.

-- Если бы я мог вернуться назад, то поселился бы у самого моря.

Молчание.

-- У самого моря.

Молчание.

-- Адамс...

Молчание.

-- Хватит ждать. В конце концов, не так уж это и трудно -- кого-то убить.

-- Ты думаешь, я там умру?

-- В Дашенбахе?

-- Когда меня окунут в море.

-- Ну вот еще...

-- Нет, ты правду скажи, падре Плюш, не увиливай.

-- Ты не умрешь, клянусь, не умрешь.

-- Откуда ты знаешь?

-- Знаю.-- Да ну тебя.

-- Я видел сон.

-- Сон...

-- Вот послушай. Лег я однажды в постель и уже собирался потушить лампу, как вдруг открывается дверь и в комнату входит мальчик. Слуга, подумал я. Мальчик подходит ко мне и говорит: "Что бы вы хотели увидеть сегодня во сне, падре Плюш?" Так и сказал. А я ему в ответ: "Графиню Вармеер в купальне".

-- Падре Плюш...

-- Ну, это я так, нельзя, что ли? Короче, он ничего не ответил, только усмехнулся и вышел. Я уснул, и что, по-твоему, мне приснилось?

-- Графиня Вармеер в купальне.

-- Она самая.

-- Ну и как она?

-- Да... ничего особенного...

-- Уродина?

-- Мнимая худышка, так себе... Не важно... С того дня мальчик приходит каждый вечер. Его зовут Диц. И всякий раз спрашивает, что бы я хотел увидеть во сне. Позавчера я ему сказал: "Пусть мне приснится Элизевин. Я хочу увидеть ее взрослой". Я заснул, и ты мне приснилась.

-- И какой я была?

-- Живой.

-- Живой? А еще?

-- Живой, и все. Больше не спрашивай. Ты была живой,

-- Я... живой?

Анн Девериа и Бартльбум сидят бок о бок в лодке, вытащенной на берег.

-- И что вы ему ответили? -- спрашивает Бартльбум.

-- Я не ответила.

-- Ничего?

-- Ничего.

-- И что теперь будет?

-- Не знаю. Думаю, он приедет.

-- Вы рады?

-- Не знаю. Я по нему скучаю.

-- Может, он приедет и заберет вас навсегда?

-- Не говорите глупостей, Бартльбум.

-- Почему бы и нет? Он любит вас, вы сами сказали: все, что у него есть в жизни, -- это вы...

Любовник Анн Девериа наконец разузнал, куда отправил ее муж. Он написал ей. И в эту минуту он, верно, уже на пути к этому морю и берегу.

-- Я бы примчался и увез вас навсегда. Анн Девериа улыбается.

-- Скажите это еще раз, Бартльбум. Умоляю. Скажите еще.

-- Вон он... вон там!

-- Где, где?

-- Там... да нет, правее, вон, вон...

-- Вижу! Черт возьми, вижу.

Трехмачтовый!

-- Ну да, трехмачтовый, разве не видите?

-- Трех?

-- Плассон, а сколько мы уже тут?

-- Вечно.

-- Я серьезно.

-- И я серьезно, мадам. Вечно.

-- По-моему, он садовник.

-- С чего ты взяла?

-- Он знает названия деревьев.

-- А ты откуда их знаешь, Элизевин?

-- Лично мне вся эта история с седьмой комнатой совсем не по душе.

-- Что так?

-- Я боюсь человека, который никому не показывается.

-- А падре Плюш говорит, что это он боится.

-- Ему-то чего бояться?

-- Иногда я спрашиваю себя: чего мы все ждем?

Молчание.

-- Что будет слишком поздно, мадам.

Так могло бы продолжаться до конца дней.

* КНИГА ВТОРАЯ. Морское чрево *

Спустя две недели после отплытия из Рошфора фрегат французского флота "Альянс" прочно сел на песчаную банку у побережья Сенегала. Причиной тому были неопытность капитана и неточность навигационных карт. Все попытки высвободить судно оказались тщетны. Фрегат пришлось покинуть. Корабельных шлюпок на всех не хватило, поэтому на воду спустили плот футов сорок длиной и вполовину шириной. На плот высадили 147 человек; там были солдаты, матросы, несколько пассажиров, четверо офицеров, врач и картограф. По плану эвакуации четыре корабельные шлюпки должны были отбуксировать плот к берегу. Когда же карав?ч отчалил от останков "Альянса", возникла всеобщая паника и неразбериха. Караван медленно приближался к берегу, и тут то ли по недосмотру, то ли по злому умыслу -- истину установить так и не удалось -шлюпки отцепились от плота. Трос оборвался. Или его перерезали. Шлюпки уплывали к берегу; плот был брошен на произвол судьбы. Не прошло и получаса, как, гонимый течением, он скрылся за горизонтом.

Первое -- это мое имя, Савиньи.

Первое -- это мое имя, второе -- взгляды тех, кто нас бросил: их глаза в тот момент -- они неотрывно смотрели на плот, они не могли смотреть куда-то еще, но в них ничего не было, ровным счетом ничего -- ни ненависти, ни сострадания, ни сожаления, ни страха -- ничего. Их глаза.