Николай Самвелян - Крымская повесть

— Руку мою рассматриваешь? — спросил кошачьеглазый. — Она действительно шестипалая. Да ты не стой, Малинин, садись!

— Я уж постою.

Начальник участка вздохнул и молча пошел к двери. Это еще больше сбило Малинина с толку. Он снял фуражку, тщательно повозил платком по коротко стриженным волосам, затем решился спросить:

— С кем имею честь?

— Имеешь честь с ротмистром отдельного корпуса жандармов Васильевым. Что же ты стоишь? Так у нас беседы не будет. А она нужна, и не только беседа, сам ты мне нужен. Человек одинокий, бездетный… Да, кстати, почему бобылем век коротаешь? Это тоже существенно.

— Существенно, — согласился Малинин. — Да так вышло. Жизнь решила…

— Никто не приглянулся или сам нехорош?

— Ну-ну! — по-верблюжьи вытянул губу Малинин. — Чем же я нехорош? Просто думал еще год-другой послужить, чтобы и домик собственный, и виноградник. А так — для чего же хозяйка без хозяйства?

— Тоже справедливо, и тоже существенно, — согласился кошачьеглазый. — В общем, час на сборы. Поедешь со мной в Севастополь.

— А как же служба?

Назвавшийся ротмистром забарабанил пальцем по сукну стола. Звук был мягким, приглушенным и пугающим — очень уж ритмично, неотвратимо, как метроном, стучал по столу шестой палец человека в синем сюртуке.

— Приказ о твоем переводе в мое распоряжение подшит к делу. Теперь о другом. Ты понимаешь, что происходит в стране?

— Ну, беспорядки, недовольство, социалисты агитируют…

— Нет, милейший, дело посерьезнее. Социалисты, конечно, агитируют. Как же им без этого? Опаснее другое — их нынче все слушают и им уж очень многие верят. Пахнет не бунтом. С бунтом мы как-нибудь справились бы… Тут до настоящей революции недалеко.

— Да ведь у нас революций не бывает, — растерянно произнес Малинин. — Беспорядки — это водилось испокон веку…

— Ладно, поговорим по дороге в Севастополь. Нам с тобой какое-то время придется поработать вместе. И не за страх, а за совесть. Впрочем, если не оскандалишься, и деньги на хозяйство, и собственный домик, и виноградник, и рысаков впридачу — все отыщем. А теперь — поспешим!

Между тем фаэтон, увозивший барыньку с зонтом и щеголя в канотье, уже выехал за пределы Симферополя и держал путь к перевалу. Жара отступала. Длиннее и гуще стали тени.

Дорога была узкой, витой, с крутыми спусками и неожиданными поворотами. Зато вымостили ее на славу — камень к камню. Да и рессоры у фаэтона были хороши. И потому путь был приятен. А беседа интересной. Щеголь, звали его Александром, и его попутчица, Надежда, действительно познакомились лишь в Симферополе, на привокзальной площади. Но им обоим надо было добраться до Ялты. Александр сообщил попутчице, что едет погостить к своим знакомым, в семью владельца писчебумажного магазина и фотографии Симонова, а Надежда с весны жила у моря. В Симферополь выбралась лишь на несколько дней, к знакомым. И тут чуть было не застряла.

— Неправда ли, у Симонова дочь красавица и образованна? Учится на Бестужевских курсах, да к тому же и певунья. Кстати, мы с нею знакомы. И я частый гость в доме Симоновых. Значит, нам с вами предстоят встречи и в будущем. Вот что мне пришло на ум: уж не жених ли вы Людмилы Александровны?

— Разве я похож на жениха?

Из-под широкого поля шляпы Надежда метнула быстрый оценивающий взгляд на попутчика, но промолчала.

Затем она сообщила, что пробует писать маслом и даже берет уроки у местного художника, тоже, впрочем, из начинающих, но, как все говорят, человека с будущим. У него дар колориста, отличное чувство пространства, перспективы, что у нынешних модных художников случается не часто. Все ударились в манерность, в поиски будоражащей цветовой гаммы. Так недолго и солнце нарисовать голубым, а море багровым. Разве исчерпаны выразительные возможности классических форм? Неужто надо уничтожить все то, что создавалось веками?

— Обо всем этом хорошо написал Плеханов в своих «Письмах без адреса», — сказал щеголь. — Лет пять назад они публиковались в журналах «Начало» и «Научное обозрение». В основе любой моды — социальные причины. Это потому, что они дают глазу возможность отдохнуть от надоевших тротуаров, бюро и лавок. Вступает в силу закон антитезы. Но, заметьте, этакими пейзажами увлекаются именно те, кто принадлежит к элите уходящего класса. Вряд ли они понадобятся рабочему или крестьянину. Им не до изысков цветовой гаммы. Им нужны земля, право спокойно трудиться и растить детей, то есть — простое и человеческое.