Николай Самвелян - Крымская повесть

— Вот оно что! Понимаю ваши чувства и разделяю волнение. Но стрельбы не будет! Не будет!

— Почему?

— Потому что я этого не хочу! — Шуликов даже топнул по камню обутой в изящный туфель с белыми гетрами ногой. — И ее никто не хочет!

— Я не сумел выполнить очень важное поручение. Телефонная станция не работает. Как предупредить Александра? Он должен знать…

Но тут-то и раздались резкие лающие звуки орудий. Фонтан воды. Второй. Катер был взят в артиллерийскую «вилку». Вот и прямое попадание. С бортов люди прыгают в воду. Взлетевшие в воздух доски и тяжелое «у-у-ах!». Это открыла огонь канонерская лодка «Терец», команда которой, укомплектованная офицерами, час назад отказалась вести переговоры с восставшими.

И снова тишина.

Владимир смотрел на то место, где только что был катер, и еще не понимал смысла произошедшего. Катер исчез. Прямое попадание.

Зловещей была тишина на Графской пристани. Никто не вскрикнул, не схватился за голову. Ни звука, ни вздоха, ни проклятий. И удивительно далеким, вызывающе отчужденным был гул дробящихся о ступени пристани волн. Именно это и показалось поначалу Владимиру странным и не поддающимся объяснению. Возможно ли, чтобы море с одинаковым усердием качало на своих волнах и канонерку «Терец», расстрелявшую катер, и «Очаков», на котором и сейчас реял красный флаг? Да тут еще эта странная тишина на пристани.

Вдруг тяжело громыхнули полевые батареи на Историческом бульваре. Они вели огонь по учебному судну «Днестр» и стоявшему рядом с ним миноносцу, на мачтах которых тоже развевались красные флаги.

— Что они делают? Если в «Буг» попадут? Он ведь начинен порохом, и на нем ведь тоже красный флаг.

— А что ж «Очаков» молчит? Ведь на нескольких орудиях замки остались.

— Говорят, всего на двух или на трех.

— Неужто не ответят? Ведь это лучший крейсер флота. С его артиллерией тягаться тяжело.

На пристани появилось десятка три матросов. Судя по бескозыркам, это была свободная команда с «Трех святителей», «Ростислава» и «XII Апостолов». Они стали оттеснять людей от причаленных к лестнице яликов.

— Проходи! Не задерживайся! Сейчас стрельба начнется.

К матросам рванулось несколько солдат и штатских с красными бантами или повязками на рукавах. Вместе с матросами пришел почему-то не флотский офицер, а артиллерийский прапорщик.

— Разойдись! По домам. Нечего тут толочься! А вы, с бантиками, кто такие?

— Народная милиция!

— Не слышал о такой. Кем назначены?

— Советом.

— Каким еще Советом?

— Советом рабочих, солдатских и матросских депутатов. Не слышал о таком? Еще услышишь!

— Очистить пристань! — крикнул прапорщик.

Но матросы топтались на месте. А люди с красными бантами вовсе не спешили покинуть пристань.

— Может быть, нам уйти? — спросил Шуликов. — Я не боюсь смерти, но не выношу вида крови. Сейчас здесь такое начнется!

— Перестаньте причитать! — прикрикнул на него Владимир и отобрал этюдник. — Уходите, если можете…

— Нет, не могу, — ответил фабрикант устриц. — И уйти не могу, и наблюдать избиение не в состоянии. Ну хоть бы Шмидт отдал приказ стрелять! Пусть будет лишь один выстрел — выстрел отмщения.

В это время от «Очакова» отошел миноносец «Свирепый» и рванулся к Южной бухте, туда, где стояли канонерки «Терец» и «Эриклик». Он мчал, пеня волны, навстречу ливню огня, обогнул Павловский мысок и попытался втиснуться между «Ростиславом» и крейсером «Память Меркурия». Это был смелый, отчаянный маневр. Пока что «Свирепый» вел огонь по судам, не поднявшим красных флагов, лишь из орудий, но в запасе у него были два минных аппарата. Вероятно, он хотел расстрелять с близкого расстояния первыми начавшими огонь канонерки «Терец» и «Эриклик». И тут «Очаков» послал несколько снарядов в направлении «Ростислава» и полевой батареи.

— Ура! — Голос Владимира потонул в общем крике.

— Вперед! — кричали на пристани. — Дайте им, ребята!

На «Свирепом» уже были снесены огнем все палубные надстройки, но он не спускал красного флага… Вел огонь и «Очаков».

На набережной грянул ружейный залп. Поначалу показалось, что его дали поверх голов. Но вероятно, не все матросы стреляли в воздух. Кто-то в толпе закричал: «Гад, ты меня убил!» Хлопнуло несколько револьверных выстрелов — это открыли ответный огонь народные милиционеры. Но их было мало, слишком мало…

На Владимира и Шуликова рванулась толпа. Искаженные лица, жадно глотающие воздух рты.