Родди Дойл - Падди Кларк в школе и дома

Лайамов вой пригвоздил нас к земле: не пошевелиться, ни подойти к Лайаму, не удрать. Это вытьё ввинчивалось в меня, я превращался в часть вытья. Какая это была безнадёга! И в обморок упасть не выходило, как ни старайся.

Лайам умирал.

Он несомненно умирал.

А никто не приходил.

Он грохнулся не с изгороди миссис Квигли. С миссис Квигли каши не сваришь. Её изгородь считалась самой здоровой на нашей улице. Лайама с Эйданом изгородь выглядела, конечно, пышнее, ветвистее, но Лайам с Эйданом ведь не на нашей улице живут. А эти кусты и росли быстрее, и листва у них была мельче и тусклее, чем у обычных изгородевых кустов. Листья, если присмотреться, не сплошь зелёные а с сероватой изнанкой. В основном изгороди не очень разрастались, потому что улица наша была недавней постройки. Только вот эта изгородь; мы приберегали её напоследок, на финальный прыжок.

Это была ограда палисадника Хенли. Ею, как и всем прочим в саду, занимался лично мистер Хенли. Он даже выкопал за домом прудик и пустил туда золотых рыбок. Зима стояла морозная, и рыбки застыли до смерти.

— Он их оставил где были, и они протухли.

Я не верил.

— Плавали и протухали.

Я не верил. Мистер Хенли вечно ковырялся в саду, подбирая мусор, листья, веточки — подбирая прямо руками, я свидетель. Голыми руками. Копая, он опирался на стену. Иду, бывало в магазин, а за стену цепляется рука мистера Хенли. Самого его не видно, только руку. Всё время я старался пройти мимо, пока мистер Хенли не выпрямился, но бежать стеснялся, только шагал побыстрее. Я старался, чтобы он меня не замечал; нисколько его не боялся, но всё равно старался. А мистер Хенли не догадывался, что я за ним слежу. Однажды я заметил, что мистер Хенли лежит навзничь в саду, ногами на клумбу. Я решил, что он умер, но проверять побоялся — вдруг кто-то, убийца, например, следит за мною из окна. Когда я вернулся, мистера Хенли уже не было. Он не ходил на работу.

— А почему?

— На пенсию ушёл, — растолковал папаня.

— А почему ушёл на пенсию?

Вот поэтому у мистера Хенли был самый красивый сад в округе, и вот поэтому проникнуть туда было самым дерзким хулиганством на свете. Вот поэтому Большой Национальный турнир заканчивался именно у Хенли. Через изгородь, вверх, в ворота, победа! Лайам даже не побеждал.

В принципе, выиграть несложно. Побеждает тот, кто первый завершит дистанцию. Ни мистер Хенли не достанет, ни его сыновья — Билли с Лоренсом. Те, кто шёл последними, оказывались в самой большой опасности. Мистер Хенли гнался недолго: сдавался и ругался вслед, плюясь. В уголках его рта всегда собиралась слюна. У многих стариков рты так устроены. Билли Хенли, а уж тем более Лоренс Хенли такие — поймают, убьют.

— Скорей бы эти два бездельника женились, что ли, и проваливали бы отсюда.

— Кому они нужны?

Лоренс Хенли, хоть и толстяк, бегал здорово. Схватил нас за волосы. Только Лоренс Хенли хватал в драке за волосы, потому что был, во-первых, толстый, не мог драться по-нормальному, а во-вторых, был злой. Это тихий ужас, когда хватают за волосы. Гораздо больнее, чем даже щипки. Пальцы жёсткие, острее кинжалов. Одной рукой хватает за волосы, а пальцы другой — четыре костяных кинжала — впиваются в бок.

— Проваливай из нашего сада.

Подзатыльник в довесок, и можно проваливать.

— Чтоб я тебя здесь больше не видел!

Иногда пинался, но из-за толщины не мог пнуть как следует. Штанины его были насквозь мокрые от пота.

Большой национальный турнир — это десять заборов. Все заборы на нашей улице были стандартные, совершенно одинаковой высоты, и различались только расположением колючих живых изгородей и деревьев. За изгородями и стенами — сады, которые тоже входили в маршрут; в садах разрешалось драться и ставить подножки, но только не толкаться. Эта игра была идиотизм и блеск одновременно. Старт в саду Иэна Макэвоя. Трасса прямая. Форы никому не давали; запрещалось и стартовать раньше других. Собственно, никто и не рвался делать фальстарт. Ведь пока все добегут до первой стены, никому не улыбается стоять в чужом саду и ждать, пока догонят. В саду Бёрнов. У миссис Бёрн одно стекло в очках было чёрное. Её дразнили «Трёхглазка», а больше в ней не было ничего смешного.

Сто лет мы строились в прямую линию, чтобы она действительно получалась прямая. Обязательно толкались. Это разрешалось, лишь бы локти не поднимались выше плеч.

— Участники обязаны соблюдать правила, — прошептал Эйдан.

Ползком мы продвигались вперёд. Если замешкаешься во время гонки, во-первых, победы не видать, а во-вторых, Лоренс Хенли запросто сцапает.