Владислав Вишневский - Кирза и лира

Относительный порядок с трудом, более или менее, но быстро восстанавливается. Все понимают, нет особого смысла стараться, сейчас отбой будет. Вот если бы утром, тогда бы да. А наступит завтра — завтра и наведём.

— Р-рота-а, стр-ройся на вечернюю пр-роверку-у… — скосив голову на часы, словно та кукушка, громко кричит дневальный.

Ну, наконец-то! Солдаты скачками, галопом, избегая и увертываясь от дружеских подножек, несутся в строй, занимают свои обычные места. Встав по росту, шумно еще дыша, крутят раскрасневшимися лицами, выравниваются. Как бы между прочим, успевая давать друг-другу подзатыльники, смачные поджопники, щелчки. Резко, в сторону, толкнув плечом, создают неожиданную волну с дальнейшей потерей равновесия всего длинного строя. В ответ слышны звонкие шлепки, глухие тычки, легкие вскрикивания, сдавленный смех. Балуются в строю пацаны, не успокоились ещё.

— Щас кто-то у меня допрыгается! — спокойно грозит дежурный. — Кто-то доскачет!

Балуются, пока дежурный не видит. Обычно всё происходит у него за спиной. И как бы он резко не поворачивался, засечь инициатора баловства не удается. Можно только угадать. А Зимин и не старается этого делать. Что он, старший сержант, кошка, что-ли, мышей ловить? Или гадалка какая? Нет. Он и так, извините, прекрасно знает — кто и что тут делает, на что способен.

— Ну-ка, успокоились, бля, все, я сказ-зал! Ну!..

Под его устрашающим взглядом, выражения лиц в строю мгновенно становятся абсолютно невинными, в худшем случае, только преувеличенно обиженными или пострадавшими. Как бы говоря, ну вот видите, товарищ старший сержант, видите же, это же не я, я не виноват… это они.

— Да не я это, товарищ старший сержант…

— А чё, они сами?..

— Ну, я што-ли опять виноват?

— А чё опять я, да я!..

— Отст-тавить р-разговоры в стр-рою! — начальственно обрывает старший сержант.

Всё это «козлячество» дежурный конечно же очень хорошо видит и понимает — армейская школа за плечами у всех одна. За свои-то, уже два года службы, можно же научиться понимать — «чё почем и чё в мешках». Конечно можно. И кто бузит, и где бузит, и почему бузит, и что нужно делать, и как…

На обычно добродушном улыбчивом лице старшего сержанта Зимина сейчас маска злой, беспощадной бескомпромиссности. Этот его устрашающий гром и молнии, в общем-то, просто так, все знают, понт, в основном. Так сейчас грозить нужно по-должности — он же в наряде. Чтоб ротный, Коноёб… Коноводов, то есть командирский голос слышал, чтоб молодые не забывались и обнаглевшие салаги боялись. Старикам это, конечно же, до лампочки. Они не шугаются.

— Р-рота, р-равня-яйсь… Отставить! — выпятив грудь колесом и сжав для убедительности кулаки, грозно рычит ломающимся баском дежурный. — Кому еще не ясно-о, ёпт, отставить р-разговоры? — Сейчас он похож на разъярённого льва… А иначе не успокоить!.. С широкой грудью, тонкой талией… Сержант грозно прохаживается мимо успокаивающихся уже солдат. — Попр-равили пил-лотки. Подтянули р-ремни. Убр-рали животы. Животы, я сказал убрали! Как, вот, дам щас, кому-то, пинка!.. Носки сапог подровняли… Подровняли, я сказ-зал! Та-ак! Р-рота, р-равняйсь… Смир-рна! Пер-рвая шеренга-а, два шага вперед, шаго-ом, марш!

Первая шеренга дружно выполняет приказ, шагает вперед. Дежурный получает доступ к осмотру тыльной части внешнего вида солдат: пяткам сапог, подстриженным затылкам, подворотничкам, и прочей солдатской «бытовухе». Обычный ежевечерний осмотр.

— Пронин! — вдруг слышу перебивающий процедуру осмотра голос старшего лейтенанта Коно… водова. Сиплый его голос мы расслышим в любом «гаме-оре», не только на вечерней проверке. Меня? Чего это он?

— Я! — мгновенно и чуть нахально, с вызовом, но бодро отзываюсь. В голосе у меня уже нет свойственной первогодку робости. Чем нахальнее — но в меру! — себя ведёшь — мы уже знаем — тем меньше к тебе пристают — уже проверено. Как никак, не молодой уже, второй год служу, уже кое-что понимаю здесь: и как с ротным себя вести, и как с ним разговаривать, как отвечать ему, и всем тоже. Но странно, что это вдруг меня он, на ночь-то глядя, вспомнил?

— Ты где? — выглядывает меня ротный из-за перекрывающей шеренги.

— Здесь, — отвечаю, вытягивая шею. — Вот он!

— Ага, теперь вижу, что «вот он»! — Удовлетворенно отмечает ротный и кривится. — Ты мне ещё ручкой махни — тута я, мол… — как обычно ехидничает командир. Рота замерла, дежурный прекратил вечерний осмотр. Все ждут, чего это ротный нацелился на музыканта, ведь, не «молодой» уже? Представление что ли опять будет?