Владислав Вишневский - Кирза и лира

Теперь понимаю, зачем козе баян. Ладно, что мне доставать! — три секунды, и я готов. Переступаю через порог.

Ох, какой тут знатный банкет!.. О-о-о!

В ярко освещенном зале — пир горой, дым коромыслом. По периметру, под единой, без разрывов белой скатертью, расставлены столы. С их внутренней и внешней сторон сидят военные и гражданские. Гражданских заметно меньше. Офицеры за столами не ниже подполковника, несколько в генеральских мундирах. В некоторых узнаю наших — встречал в полку. Гражданские, кто в пиджаках, кто уже снял, но все в галстуках. Народу много. Но ни одной женщины! Мальчишник, похоже.

Столы плотно заставлены закусками, бутылками, фужерами, вазами с фруктами. Над столами висит густой табачный дым, общий громкий шум, отдельные выкрики тостующих, звон бокалов, пьяный смех, попытки сольного и хорового пения. К единому для всех армейскому цвету одежды и черно-серому гражданскому, добавлен общий для всех красный тон лиц, от изрядно выпитого алкоголя. Почти у всех глуповато-сосредоточенные выражения лиц и улыбки, с заторможенной реакцией движения рук и голов.

Банкет. Какой-то праздник.

Мое появление увидели далеко не все, и далеко не сразу. На звук прикрытой за мной двери повернулось два-три равнодушно вопрошающих лиц: «Ну что там еще?» Они-то, первыми, и обрадовались моему появлению.

— А-а… а вот и бая-ян пришё-ёл?! Оп-ца, гоп-ца, дрып-ца-ца!..

Обрадовались моему баяну. Его они встретили радостными застольными возгласами: «О-о… Оп-ля! Асса! Эх, ма!» — как своего старого знакомого. При этом радостно и широко улыбаясь, пытаясь сидя «сбацать» «Цыганочку», дотянуться до баяна и дружески похлопать его, как близкого и родного человека, мол, молодец, что пришёл! Вовремя! Всё, как это обычно бывает межу закадычными друзьями. Чуть позже, некоторые, за инструментом разглядели и меня в моей солдатской гимнастерке, — «О-о! Так…» — это, мол, кто с тобой, почему не знаю? Под широкими наплечными ремнями баяна не видно моего звания на погонах (кто это там?) и это несколько затруднило процесс нашего знакомства. Но универсальное армейское звание «эй, командир», быстро разрешило ситуацию.

— Так, командир…

— Эй!..

— Иди сюда…

— Нет, ни куда не ходи, стой здесь!

— А я говорю, ко мне иди!

Короткий спор — где мне встать или где присесть, неожиданным для меня образом решается в пользу ближайшего от меня офицера. Он, потянув меня за рукав, повалил на своего соседа, слева от себя, бросив тому:

— Подвинься, хватит жрать! Музыка пришла. Оп, ля! Садись, командир.

Слева возражений не последовало, и я, опережая баян, воткнулся в некое междустулье, едва зацепившись за сиденье левой половинкой своей пятой точки. Сосед справа даже не потеснился, а тот, который слева — его тёплое ещё место частично занял я со своим баяном, был просто сдвинут. Ему в свою очередь пришлось столкнуть следующего, сидящего от него слева. В ту, левую от меня, сторону пошла грубая волна пересадок, с частичной перестановкой за собой посуды, главным образом фужеров. Волна эта достаточно быстро как-то сама собой всё же успокоилась, рассосалась и, оказалось, всем хватило места. Но играть так, конечно, я не мог, да и двигаться тоже. Меня плотно сжали с боков гостеприимные хозяева. Кто-то, сбоку, через стол, нетерпеливо крикнул:

— Ну, чё сидишь, командир, давай, па-аешь, играй. «Яблочко» давай. Йех!..

«Йех!», на взлете, грубо оборвал мой сосед справа — пожилой, плотного сложения полковник с маленькими танками на погонах и петлицах:

— А-атс-тавить! Еще напляшешься. Пусть солдат поест. Ты уже нажрался, а он голодный. Правильно я говорю, да, солдат? Ешь, давай и никого, кроме меня, не слушай. Давай!..

Возражений от желающего срочно сбацать «Яблочко» не последовало. Да и я бы, конечно, не стал возражать и отбиваться от столь соблазнительного стола, но меня сюда привезли, я ж знаю, не для этого… Я же понимаю, что должен играть здесь, веселить, «па-аешь». Пытаюсь объяснить это полковнику, но он отрицательно крутит головой: нет, нет и нет.

— Молчи, я сказал! Ешь, давай!

Зачем спорить, я ж солдат… Приказ командира… сами понимаете что! Я и налёг. От души, признаюсь, налёг. Приказ же мне был такой, ну! Как затрещало, в связи с этим за моими ушами, что тебе По-2 на взлёте!.. Словно атмосферные помехи в транзисторном радиоприемнике… Сплошной треск стоит, шума застольного не слышу, так вкусно всё было, ага! Но, бдительность не теряю, солдат же, как говорится, пытаюсь всё улавливать…