Владислав Вишневский - Кирза и лира

— Та-ак. — Рассматривает бланк. — У вас что, десяток таких? — прищурившись, спрашивает.

— Никак нет. Это новая.

— Да? — недоверчиво вертит бумажку, опять раздумывает. — А почему Устав нарушаете, товарищ солдат, почему плохо честь отдаете?

— Никак нет, это не я — это они не отдали честь.

— Да?

— Так точно!

— А почему у вас пуговицы плохо почищены, а?

— Где?.. — Смотрю на свои, сияющие на солнце пуговицы…

— Не хорошо, товарищ солдат, не порядок! Я вынужден прекратить ваше увольнение. — Чиркает в моей увольнительной свои закорючки. — Кр-ру-у-гом! В часть, шаго-ом, марш!

Топаю в часть, молча глотаю слезы. Иду, никого вокруг себя не вижу: ни военных, ни гражданских. «А пошли они на хрен, все эти увольнения, — твердо решаю про себя. — Чтоб ещё так позориться! При всех!.. Никогда… Никогда больше не пойду!»

Вообще не заметил, как вернулся в часть.

— Товарищ капитан, рядовой Пронин из увольнения прибыл… с замечанием.

— Что? Опять! Какое замечание? Ты что! Где? — Дежурный по полку внимательно вглядывается в мою увольнительную. — Тут только написано, что прекращено, и время проставлено. Где замечание, не вижу?

— Он так сказал.

— Как он сказал?

— Что пуговицы не блестят.

— У кого?

— У меня.

— Где не блестят? — Дежурный офицер вглядывается в мои начищенные пуговицы…

— Не знаю.

— И я не знаю. И не вижу. Кто-то его, чем-то, Пронин, наверное там достал… А? Как думаешь? — Видя, что я ничего не думаю, а сейчас заплачу от обиды, успокаивает. — Ладно, ладно… — в раздумье крутит перед своими глазами мою увольнительную. — Иди, Пронин, в роту, отдыхай. Нагулялся наверное уже, поди, а? Или еще пойдешь?

Дежурный наряд, присутствовавший при этом, весело смеется.

— Ладно, ладно, иди, Пронин, не расстраивайся. Бывает!

— Пронин! Что такое? Опять? Не может быть! — всплескивает руками старшина, поднимаясь из-за стола.

— Он в засаде сидел!

— Как в засаде? — старшина садится. — Кто?

— Капитан в кустах спрятался, а солдаты повязки сняли, ну и…

— И что?.. Наверное, честь не отдал, да? — горестно складывает руки старшина.

— Нет, всё как положено… Он сказал, что пуговицы не блестят.

— Как не блестят? Блестят. Я сам проверял. Все блестят!

— А он говорит, что нет.

— Вот, бл… — старшина спотыкается на сочетании этих на первый взгляд безобидных букв, и носом выдыхает. — Не мог его обойти, что-ли? — он раздосадован. Так ведь и я тоже раздосадован. Ещё как!..

— Да вот, в засаду попал… — я расстроен от подлого, немужского поступка патрульного наряда. Это подло! Подло!..

— В засаду, в засаду… Ладно, переодевайся, давай, — успокаивает меня старшина. — Ничего-ничего, за одного битого — двух не битых дают. Знаешь?

Согласно киваю головой, — слыхал.

В роте обычный шум, гам, трам и тарарам.

В принципе ничего особенного, мы всегда так готовимся к любому построению, а уж к вечерней проверки тем более. Скоро отбой. Народ бесится, радуется отбою, стоит на ушах, энергию перед сном сбрасывает. В разных местах, кто — где, пацаны-солдаты, небольшими группками, гоняются друг за другом, скачут как козлы, шутливо мутузят друг друга, истерически вопят. Тут и там, устраивают гонки по казарме за вырвавшейся из плена шустрой добычей…

Дежурный по роте, а сегодня это старший сержант Зимин, с удовольствием и видимым интересом наблюдает обычное для казармы лёгкое столпотворение. Если б не дежурство, сам бы побегал, да погонялся бы. Но нельзя, при исполнении сейчас — наряд. Ответственное дело. Вечером только и заступил. А в роте пока всё идет по плану, как говорится — абгемахт, всё в порядке, всё по распорядку. Скоро уже и отбой. В помещении, не смотря на все с одной длинной стороны казармы настежь открытые окна, всё равно очень жарко и душно. Все раскраснелись и распарились от веселой беготни, возни и духоты… «Пожалуй, что пора и прекращать…» — замечает про себя дежурный.

— Ну-ка, пр-рекратили та-ам… Прекратили я сказал. Эй, бля!.. Я кому говорю? — грубо, но беззлобно кричит дежурный. — Эй, Литвинов, Змарзлов, ёпт… Вы чё, не слышите, меня, да? Глухие, да? Я сказал, всё-ё… прекратили! Щас, все в наряд у меня загремите. — Не без основания грозит старший сержант, осматривая сильно «помятые» позиции двухъярусных коек. — Та-ак, ну-ка, молодые там, — находит рабсилу, — быстренько все койки выровняли… Табур-реты все расставили, выровняли, я сказ-зал. Ща, проверю. Если не наведёте у меня пор-рядок, бля, — грозит старший сержант, — до утра у меня будете наводить.