Онелио Кардосо - Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы

Но с мальчиком был еще отец, он стоял в проходе, стиснутый со всех сторон людьми, которым тоже не досталось свободного места. Сын воспринимал его прежде всего как строгий голос, безоговорочно решавший в доме, что можно и чего нельзя делать. А еще отец был для мальчика парой сильных коротких рук, они вдруг хватали его и подбрасывали высоко вверх.

И в то же время отец был всего-навсего коренастым коротышкой, который держался за поручень сиденья, потому что до верхнего поручня мог дотянуться лишь с трудом. Вдобавок лицо у него было такое бесцветное, словно его помыли в стиральном порошке, и такое гладковыбритое, что казалось вообще безволосым. Глаза две крохотные бусинки; светлая в голубую полоску рубашка, расстегнутая до третьей пуговицы, обнажала седоватые волосы на груди, где болтался образок пресвятой девы из Эль-Кобре.

Так выглядел его отец, но для сына он пока еще не был таким. Но вот, когда мальчик разглядывал красного воздушного змея, который, покачиваясь на ветру, парил над плоской крышей, в автобусе вдруг раздался густой голос кондуктора:

— Кто мать этого ребенка?

Мальчик поднял голову и сразу отыскал глазами отца: кому же отвечать, как не ему.

Однако отец, тот самый человек, который решал, что можно, а чего нельзя, неожиданно отвел взгляд и с лукавой улыбкой принялся рассматривать пассажиров.

Мальчик тоже огляделся вокруг. И тут же встретился глазами с тощей женщиной, одетой в траур, и оробел. Потом мельком заметил еще одно лицо, круглое-прекруглое, которое смотрело на него с откровенной жалостью.

— Мать ребенка, откликнитесь! — вновь прозвучал на весь автобус призыв кондуктора.

Малыш опять поискал глазами отца, но тот передвинулся так, что мальчик не смог бы его увидеть, даже встав ногами на сиденье.

— Вот будет морока, если ребенок потерялся. Придется нам тогда заезжать в отделение полиции.

Мальчик задрожал, в его глазах блеснуло отчаяние. Кто-то, нет, не кто-то, а именно его отец должен немедленно произнести нужные слова. О том, что мать просто сошла раньше, на повороте, где растет фламбоян.

Но теперь мальчик потерял отца из виду и испугался, не понимая, почему тот прячется от него за чужими спинами.

Внезапно женщину, сидевшую сзади него, будто осенило, и она поспешила поделиться ужасным открытием:

— Ой, ведь этого ребенка бросила мать! Она ехала с ним, а потом вышла. Я же видела ее!

Малыш в отчаянии повернулся, чтобы возразить, но женщина в трауре снова уставилась на него странными лучистыми глазами, и он осекся. Отвернувшись, он уцепился обеими ручонками за поручень переднего сиденья и просунул между ними голову. А у людей уже были наготове заученные фразы:

— Бывают же такие матери!

— Звери и те так не поступают!

Мальчик напряг слух, словно от этого зависела вся его крохотная жизнь, и старался различить в общем хоре голос отца. Но тот молчал и лишь посматривал по сторонам с тем же хитрым и довольным видом. Вероятно, этот коротышка, не дотягивавшийся до поручня под потолком, вдруг почувствовал возможность вырасти, только не в обычном, а в каком-то ином смысле.

Автобус доехал до следующей остановки, и тут мальчика поджидала главная беда. Морщинистая рука опустилась ему на голову, и голос, тщетно старавшийся казаться ласковым, произнес:

— Малыш, ты не знаешь, где твой дом?

Он даже не поднял головы. От гнева и боли лицо его запылало.

— Что с тобой, детка, ты не умеешь говорить?

Круглая физиономия пришла на помощь женщине в черном:

— Наверное, мышка откусила ему язык.

А та продолжала:

— Послушай, мальчик, если ты будешь молчать, придется тебя отправить в полицию.

Он не смог бы ответить, даже если бы захотел: тугой комок сжал ему горло. Отец, вот кто должен был сейчас заговорить, или уже никто.

И отец заговорил, все еще не теряя надежды дорасти до верхнего поручня:

— А ну-ка, паренек, скажи что-нибудь, ты же у нас умеешь говорить… — начал он.

Мальчик поднял голову и взглянул отцу в лицо. И были в его взгляде такой упрек и такая боль, какие только могут быть в глазах пятилетнего мальчугана, который, сидя в автобусе, не достает ногами до пола.

— Говори же, не стесняйся, дома-то ты трещишь как заводной!

Все, кто ехал в автобусе, разом повернулись к отцу, но это его ничуть не смутило.

— Так вы… его отец?

— Совершенно верно, — довольно осклабился он и, подняв руку, ухватился за поручень под потолком, хотя это и было ему неудобно. И тогда водитель, взглянув в зеркальце, что висело перед ним, пошутил: