Онелио Кардосо - Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы

Ребятишки просили Пепе снова и снова рассказать им эту историю, он соглашался, а то начинал другую, про белую цаплю-путешественницу, которая весь свет облетела. Крылья распустит и летит. Чего только не сочинял Пепе для благодарных малолеток и лишь взрослым никак не мог угодить. Почему? Знаете, есть вопросы, на которые ответить труднее, чем ухватить дым руками. Может, потому, что не следил Пепе Лесмес за своим костром, как положено, люди и осуждали его: «У нашего-то болтуна снова костер дотла прогорел, пока он где-то языком молол». А может, потому, что иной раз, когда Пепе особенно распалялся, то своими речами полоумного напоминал. Но главное, видно, в том — и это труднее всего уразуметь, — что не желали люди слушать про какой-то неведомый мир, где деревья переходят с места на место и смеются, а голуби летают так высоко, что могут беседовать с самим богом.

Разве таким был настоящий мир? Разве люди не изнывали здесь изо дня в день от москитов, не мучились от нехватки хлеба, не страдали от недостатка любви и ласки? К чему им все эти россказни? Уж лучше бы помалкивал Пепе Лесмес, если не хочет, чтобы его считали за полоумного. Да разве этого пустомелю остановишь! Знай заливается, точно беззаботная птица синсонте, лишь бы его слушали.

Сначала над Пепе только посмеивались, но потом и здороваться перестали. Первым отвернулся от Пепе Роман, это было уж очень обидно. Ведь Роман — молодец, каких поискать: ростом с кряжистую сейбу, топором работал — одно загляденье, и смеялся громко, раскатисто, а однажды одним ударом сшиб с ног жандарма — не посмотрел на сержантские нашивки. Как бы хотелось Пепе растолковать Роману, что можно зажечь костер и в тот же миг напрочь забыть о нем, если рассказываешь такими словами, которые ярче любого пламени и красивее всех костров на свете. Только не поймет Роман, раз ему никакие слова не нужны!

Скоро люди и смотреть в сторону Пепе не стали, а один отец даже выволок своего сына из кружка босоногих мальчишек, чтобы тот не слушал россказней пустомели, который забросил настоящее ремесло.

Но Пепе не сдавался и, затаившись, все ждал подходящего случая, когда можно будет блеснуть какой-нибудь байкой и снова вернуть расположение земляков.

Ждать ему пришлось недолго, да это и немудрено: люди каждый вечер собирались в местном кабачке и — стаканчик за стаканчиком — веселились вовсю, а заодно и разбирали всех по косточкам.

— Говорят, Ромелия, жена Эпифанио… того. Толком, правда, никто ничего не говорит…

Пепе хорошо ее знал.

Славная была женщина. С утра до вечера, бывало, стирает в канале, и все молчком, а когда муж напивался в стельку, то и за костром приглядывала. И чистюля, каких поискать, с детства такая. Волосы аккуратно на пробор расчесаны, и всегда от них душистой травкой пахнет.

— Уж небось кого-нибудь завлекла своими косами.

Лесмес помалкивал и только слушал. Сидел он в сторонке, в самом конце стола, и все заглядывал людям в лицо, чтобы они обратили на него внимание. Он бы не растерялся, нашел бы, что ввернуть! Так и шарил взглядом, мечтал — пусть бы хоть кто-нибудь посмотрел на него, спросил бы. А никто его не замечал.

— Ну, говори, кто слышал? Неужто ни один не знает про эту курочку?

Пепе так и впился глазами в сидящих, но они не откликнулись, потому что и в самом деле не знали. Да и что сказать про женщину, которая от зари до зари работает на ранчо, как каторжная? Уж это-то Пепе Лесмесу было хорошо известно. Он не раз спрашивал себя, за что Ромелии выпало такое наказание в жизни и почему она ходит будто в воду опущенная, словечка не вымолвит. И ведь лицом пригожа: лоб высокий, чистый, а не подыщет себе мужа получше, который бы ей руки целовал и не посмотрел бы, что они загрубелые да натруженные. Вот было бы справедливо, и даже тот самый голубок, что летает высоко в небе, с радостью сказал бы господу: «Живет на земле одна женщина, Ромелией кличут. Она завела себе нового мужа взамен прежнего». И бог ответил бы: «Она того заслуживает, и святой Петр благословит ее». Иначе какой же это бог, ежели он так не рассудит, думал Пепе Лесмес. А голоса вокруг меж тем не умолкали, и он все еще отчаянно старался перехватить чей-нибудь взгляд.

— Дыма без огня не бывает! Неужели так никто ничего и не видел?

Это уже Роман спрашивал. Тот самый Роман, что громко смеялся, выставляя напоказ белые креп кие зубы. И тут, на беду, Роман случайно, а может, и не совсем случайно, остановил глаза на Пепе. Тот прямо подскочил, язык у него и развязался, хотя должен был, ох как должен был Пепе держать его за зубами: