Онелио Кардосо - Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы

С тех пор нет дня, когда бы народ не пел во время работы, и нет вечера, когда бы не танцевали под звуки песен.

Давно уже умерла юная цикада, но в самой середине площади ей воздвигнут памятник. Она стоит, склонившись над скрипкой, и поет бессмертные песни своего народа.

1962.

Роблес сидел на корме, резко откинувшись назад, и смотрел, как занимается утро. Кончиками пальцев правой руки он придерживал лесу, а левой, согнутой в локте, опирался о банку. Желтый шар солнца медленно всплывал на краю моря. Роблесу это привычно. Он мог не глядя сказать, что за его спиной еще не погасла россыпь ночных огней Кохимара. Роблес знал все наизусть, ведь прошло ни много ни мало тридцать лет с того дня, когда он, двенадцатилетний мальчишка, в первый раз выбирал из воды самодельный якорь, а старый Креспо с кормы следил за ним и скверно ругался.

Этим утром, как и всякий раз, когда ему виделся старик в лодке, на своем обычном месте, Роблес непременно вспомнил бы о нем, но вот ночной улов хуже нельзя — рыбы на один зуб, и все мысли только об этом. Бог с ним, с солнцем. Роблес удрученно глянул на дно лодки, где лежали eго «трофеи» — мелочье, сплошной сор. Разве скажешь, что рыбачил? Такое впору этим лодырям, которые просидят все воскресенье, в модных шляпах и цветастых рубахах, затупят, обобьют крючки о камни и тащат домой, млея от радости, какую-нибудь ерунду вроде ронко — а эту рыбу ловить и ума не надо.

Но вот леса дрогнула и пошла вниз, может, судьба смилуется и подбросит парочку черно, фунтов десять — двенадцать каждый. Где там, черно нет и в помине, а солнце, набирая высоту, окрашивает в густой синий цвет черную от ночной тьмы воду. Э-эх, сюда бы старого пройду Креспо! Он, конечно, стал бы орать — дурень, не знаешь, где рыба держится, и все такое. Только старик давно умер, пятнаддать лет, как лежит под тяжелой красно-бурой землей. Без него Роблесу куда легче, но, как ни говори, старик обучил его всему, что знал, даже секрет открыл, как снимать рыбу с чужого яруса, считай из-под носа у хозяина.

Роблес ни разу в жизни на это не шел, но суметь — сумел бы. Только зачем? Он худо-бедно рыбачит, кормится своим трудом, три заброса — и хватит, хотя оно, конечно, зависит от многого: от течения, скажем, и от глубины — на сколько забросил, на двадцать сажен или больше. В своем деле Роблес дока, каких мало. Спасибо старому Креспо за науку. Хитрец, понятно, орудовал дай бог, и все шито-крыто. Захоти Роблес — в любой час станет Котом, не хуже старика сумеет. Кот… От такой мысли он чуть не рассмеялся.

Старого Креспо прозвали Котом за приметливость, за особый нюх на чужую рыбу. Так и говорили: кошачий глаз надо, чтобы с берега усмотреть, где добрые люди ставят яруса, а потом ночью, без фонаря, в кромешной тьме добраться на своей долбушке — и весла не слышно — да стащить весь улов. Тут такое чутье нужно, какое не у всякого кота бывает. Один Креспо мог обстряпать все это, честное слово!

Темное дело, нечистое, да иной возьмет и загордится: как-никак риск большой, и если ты с удачей, значит, смельчак, молодец. Тут только начни, а уж потом пойдет-поедет.

Внезапно леска дрогнула, и Роблес весь напрягся, сжал, как мог, пальцы правой руки. Но сразу усмехнулся:

— Мелочь, верно. Хм-м…

Ветер по-прежнему дул с берега, вода была гладкая, спокойная — ни волны, ничего. Старик бы сейчас крикнул: «Чего ждешь, дурень, тащи свою лесу», — и закурил бы смятую сигару.

«Своя» леса, «своя» жестянка-черпак, «свое» грузило, «свой» руль, «свой» нож… Когда наступал черед работе, Роблес делался как бы хозяином этих вещей, а только унеси он, не дай бог, вот эту жестянку, Креспо отлупцевал бы его будь здоров.

Но, говори не говори, старик научил его всему, что умел, стало быть, поминай своего учителя добром. Да за тот первый день надо благодарить его всю жизнь. Случаем тогда Роблес, круглый сирота, набрел на дом Креспо — услышал запах рыбы и следом увидел, как она жарится. Он сглотнул слюну, и старик, глянув на него маленькими кошачьими глазками, сразу понял что к чему, но, продолжая возиться у плиты, промолчал. Потом обернулся — нос крючковатый — и спросил:

— Небось голодный?

— Ага.

— Что ж, каждому своя забота.

Похоже, ему и дела нет до голодного парнишки, но через минуту-другую он сказал:

— Вот принесешь наживку, оставлю тебе жарева, — и, схватив рыбу за хвост, бросил ее в кипящее масло.

Роблесу только двенадцать минуло. Он ни полслова, повернулся и пошел прочь. Весь Кохимар исходил и на самом берегу взял да и украл горсть сардин — первый раз в жизни. Их и отнес старику. Тот понюхал и молча стал бросать одну за одной в ящик с солью. Потом буркнул: