Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)

Уж что суровая, то суровая, мне такой зимы видеть не приходилось.

За Халлыву и Тулпар я спокоен, уверен, как в самом себе, — не подведут. Вот Маман… Слабовата немножко. Припечет покрепче — и начнет прятаться где-нибудь в камышах, плакать, проклинать судьбу и председателя, загнавшего ее на хошар. Но вроде пока молчит. Может, Халлыва на нее влияет, может, поняла, что хочешь не хочешь, а надо, придется отработать этот месяц, но только Маман казалась спокойной. Главная моя тревога была теперь за Аксолюк, хотя тревога та была другого рода…

Я вдруг заметил, что Маман с Халлывой, а потом и Тулбар перестали разговаривать со стариком. Я знал, что они не любят Гыравлы-ага — кто ж его любит? — но чтоб ни слова!.. Я стал допытываться, в чем дело. Они отмалчивались. Наконец как-то за чаем Маман не удержалась:

— И надо было тащить сюда этого поганого старика!.. Подумаешь — Обед!.. Варили бы по очереди!

— И правда! — с горечью сказала Халлыва. — Послали, думали, пожилой человек, приглядывать будет, оберегать женщин, а этот старый верблюд!.. Тьфу!..

— Если б уверен был, что в случае чего из бороды веревку совьют, потише был бы! Знает, пакостник, к кому подкатиться! — Маман негодующе взглянула на Аксолюк, которая увлеченно соскабливала со дна котла остатки каши и отправляла в рот.

Пришел Гыравлы-ага, налил в старый медный кумган теплой воды и пристроился неподалеку совершить омовение.

Маман и Халлыва с ненавистью следили за ним, а Тулпар на старика и не взглянула, она не отрываясь смотрела на мывшую казан Аксолюк, смотрела с таким изумлением, словно пыталась понять, поверить…

"Неужели правда? — с ужасом думал я. — Может, они подозревают Аксолюк только потому, что та прислуживает старику, а он обращается с ней как хозяин? Нет, я знаю наших женщин — болтушек в бригаде полно, но ни Маман, ни тем более Халлыва не станут зря порочить человека".

— Может, вы зря это на старика? — решился я наконец подать голос. — А, Маман?

Она обернулась и молча взглянула на меня. Этого было достаточно, слова излишни.

— Скотина! — с омерзением сказала Маман. — Водичкой думает отмыть черную свою душу!.. Убери его от нас, Тархан! Отправь обратно, в аул. Обойдемся. Видеть не могу эту бесстыжую морду!

Халлыва и Тулпар молча повернулись ко мне. То же требование читалось в их взглядах.

— Потерпите уж как-нибудь… — неуверенно сказал я, потому что не знал, что сказать.

Гыравлы-ага наскоро совершил омовение, прочитал намаз, подошел к очагу и налил чая, заботливо заваренного для него Аксолюк.

— Гыравлы-ага, это ты какой намаз читал? — спросил я.

— Предобеденный, да будет угодно господу!..

— Как же так предобеденный, когда солнце в зените?

— Ничего, лишь бы бог принял…

— А с чего это он будет принимать? — не унимался я. — Стал бы я принимать работу, если б ты сегодня вчерашнюю норму делал?

— Ну, тот приемщик поумней тебя будет, Тархан-хан! — старик засмеялся. — А потом, если честно сказать, я ведь так, для приличия… Привычка.

— Выходит, халтуришь?

— Э, милый, если намазами этими всерьез заниматься, только о вере и думать! А когда ж тогда познавать прелесть мира? Трудов да мук всем хватает, надо, чтоб и радости жизни сей не минули тебя, грешного, хи-хи-хи!..

— Вон как ты рассуждаешь?! — удивленно воскликнул я.

— А ты как думал? — Старик высоко вскинул голову и надвинул на лоб папаху. — Считаете, не прав? — спросил он у женщин.

Молчание было ему ответом. Старик недовольно кашлянул и ушел.

— Ну вот что, — сказала Маман, уже поднявшись, чтоб идти на работу. — Давай, Аксолюк, рассказывай. Что у тебя со старым чертом? Только честно.

Все молча уставились на девушку. Она не отвечала, глаза у нее налились слезами. Маман стало жалко ее.

— Мы ведь не зря спрашиваем, Аксолюк. Знаем пакостника. То ты ему чай завариваешь, то лепешки за него печешь… Да не хлюпай ты носом, скажи по-человечески. Мы тебе прямо говорим, в глаза: нам твое поведение не нравится!

— А что я?.. — Аксолюк всхлипнула. — Мне мать наказывала, чтоб помогала ему… Чтоб ухаживала… Он ведь жадный, а нам другой раз и джугары даст, а то и ячменя… Мама к нему убирать ходит, стирает… Он тоже к нам иногда приходит… В гости… Даже шерсти дал на кошму.

— Инте-е-ре-е-сно!.. — протянула Халлыва. — Такой скупердяй, а вам и зерно, и шерсти дал! К чему бы это?

— Но они же помогают старику! — вступилась за подругу Тулпар. — И Аксолюк сказала: мать к нему прибирать ходит. Стирает ему.