Элеонор Каттон - Невольная жертва

Старатель посмотрел на него.

— Я билет менять не стану, — сказал он. — Мне надо свое забрать. Меня женщина ждет. Слушай. Что, если я дам тебе… — и он сунул клерку завернутые в платок часы.

— Что? — изумился клерк. — Им же цена сто фунтов.

— Ну да, — сказал старатель. — А ты мне дашь пятьдесят. Годится? Поделимся пополам. Сначала ты мне помог, теперь я тебе. А то ведь я свой рейс пропущу.

Клерк отступил на шаг. Старатель не смотрел на него; он наблюдал за парой лошадей, топчущихся и пофыркивающих перед китайской кумирней. Глаза его были прищурены, уголок рта опущен. В душе у клерка что‑то шевельнулось. Вот она, подлинная человечность, подумал он. Вот отголосок того, кем был этот парень, кем он мог бы остаться, не порази его эта чертова лихорадка.

— Хорошо, — сказал он после долгой паузы, — я выпишу тебе пятьдесят фунтов.

«Аделаида» ушла в Литтелтон*[Порт на восточном побережье Южного острова.] под вечер, вместе с отливом. Клерк не видел, как ее высокие мачты проплыли над бухтой и исчезли за косой в открытом море. Он сидел у себя в банке, заполняя конторскую книгу и сжимая в левой руке прохладную тряпицу с драгоценной находкой.

За пятьдесят фунтов мистер Абернати мог уехать куда угодно. Эта мысль взбудоражила его. Странно, что он получил возможность покинуть Хокитику прежде, чем для этого появилась причина: на сей раз ему не от кого было бежать, он так и не обзавелся здесь очередной надоедливой девицей. Но сама эта странность была так приятна, что он засмеялся и крепче стиснул часы в кулаке. Теперь перед ним открыты все дороги. Он может одеться как настоящий богач, может купить себе револьвер, жеребца, трость! Он больше не чувствовал жалости к едущему на юг старателю. Может, и правда найдется там какой- нибудь уголок, подумал он, какая‑нибудь забытая долина близ Туапеки, какая‑нибудь нетронутая жила. Что- нибудь да найдется.

После захода солнца он выждал еще пару часов и только потом сменил рубашку и отправился в «Коринтиан».

— Я к мистеру Маршаллу, — сказал он портье за столом, но никакого мистера Маршалла не было. Он показал портье свой листок, теперь сложенный вчетверо. Тот пожал плечами. Но дорога из Росса была вся в колдобинах, ее заливали дожди, на ней можно было застрять в любое время года. Ктерк ушел и вернулся на следующий вечер, потом на следующий. Мистера Маршалла не было.

Он стал наводить справки. Никто не слышал о богатом человеке, который должен был возвратиться с приисков в Россе. Никто не слышал такого имени — может, Марчбэнкс, спрашивали его, или Майкле? Клерк принялся искать мальчишку — слугу, но мальчишка пропал. На третий день он отнес часы в ломбард, чтобы оценить. Хозяин ломбарда усмехнулся.

— Это не бриллианты, — сказал он. — Это стекло.

— Вы тут недавно ни с кем не ссорились, Хейг? — спросил клерк. — Да я вообще не по этой части, сэр.

— Не знаете человека, который мог бы затаить на вас обиду?

— Нет, сэр, — сказал хозяин. — Мы с ребятами всегда ладим.

Клерк кивнул на часы.

— Так сколько, по — вашему?

— Я бы дал вам фунт, — сказал хозяин, — но только потому, что знаю вас за честного, порядочного человека. Любой другой получил бы не больше шести шиллингов.

Чтобы вернуть банку «Грей и Буллер» сорок девять фунтов, клерку потребовалось почти два года. За это время он повидал на своем столе шесть самородков. Дожидаясь, пока его долг будет погашен, он связался с ирландкой, которая родила от него внебрачного ребенка. Каждую неделю — новая гостиница, новая партия корабельного груза, новое месторождение. Он взвешивал золото и считал унции. Он наливал себе виски и, возя стакан по столу кругами, пытался сохранить в памяти облик того старателя: его походку, контур носа над бородой, глаза — все это невозможное бесстыдство.

Если они когда‑нибудь встретятся снова, думал клерк, он его убьет.

Рисковые парни к тому времени были уже мертвы — все, кроме последнего. Этот последний, чахлый и скрюченный, с редкими черными пеньками зубов, сидел в одиночку на берегу реки милях в пятидесяти к югу от Хокитикского ущелья и жарил на костре тощего голубя. Глядя, как желтеет поначалу белая кожа птицы, он думал, что скоро ему наконец улыбнется удача и первое, что он тогда сделает, — это исчезнет.