Сол Беллоу - Жертва

— Да, не знал.

Что-то еще кроме подтверждения было в этом ответе. И Левенталь ждал, чтоб Уиллистон ему объяснил, но ждал он напрасно.

— Откуда же мне было знать, куда я суюсь? Этот Редигер… не понимаю, как с ним вообще кто-то может работать. Сволочь. С ходу набросился на меня как собака.

— Редигер говорил, что ни разу за всю карьеру не имел такого собеседования.

— Никто никогда ему слова поперек не вякнул. Привык вытворять, что левая нога захочет. Он…

Уиллистон, снова густо побагровев, перебил:

— Себя вы тоже так легко не оправдывайте. Вы тогда со всеми сцеплялись. С Редигером — это вообще, но я и от других слышал. Вы к нему пришли наниматься, а он вас не взял. Он же был не обязан, правда? Вам бы следовало быть поумней, а не лезть на рожон.

— Как это? Утереться и с достоинством удалиться? Да я бы не мог себя уважать после этого.

— В том-то и дело.

— В чем? В том, что я о себе думаю? Ну… — Он осекся, вздохнул, покорно пожал плечами. — Ну я не знаю. Ты приходишь к человеку насчет работы. Тут не просто работа, тут вопрос жизни и смерти. Положим, это не его головная боль; у него свои интересы. Но тебе-то кажется, ты кое-что можешь ему предложить. Ты пришел себя ему продавать. А он тебе заявляет, что у тебя ни хрена за душой. Не только того, что ему требуется, вообще ничего. Господи, да кому же это понравится. — Вдруг голова у него стала пустая, спутались мысли; вспотело лицо. Он неловко возил подошвами по мягкому кружку на ковре.

— Вы вели себя неправильно.

— Возможно, — сказал Левенталь уныло. — Нервы сдали. И вообще я не умею ладить с людьми. Нет подхода.

— В дипломатии вы не сильны, что да, то да. — Уиллистон заметно смягчился.

— Но абсолютно я не хотел вредить Олби. Честное слово даю.

— Я верю.

— Правда? Вот спасибо. Вы бы сделали мне одолжение, если б сказали это Олби.

— Я его не вижу. Я же сказал, несколько лет его не видел.

Олби стыдно показываться старым друзьям, подумал Левенталь. Совершенно естественно.

— Меня он считает злейшим врагом.

— А как вы на него наткнулись? Что он поделывает? Я и не знал, что он в Нью-Йорке. Как в воду канул.

— Он за мной ходит хвостом, — сказал Левенталь. И рассказал Уиллистону про все три свои встречи с Олби. Уиллистон слушал строго, внимательно, и, как он ни сдерживался, по углам рта проступали предательские белые пятна. Левенталь закруглился: — Не понимаю, чего он добивается. Не могу уяснить, чего он хочет.

— А надо бы, — сказал Уиллистон. — Определенно надо бы.

«Может, он считает, что я обязан что-то сделать для Олби, — думал Левенталь. — Да, конечно, на это он намекает. Но что? Как? Не совсем ясно. И ведь я далеко не все сказал, что хотел. Самого главного, глубокого, важного даже не копнули. Ясно одно: я должен признать свою ответственность за крах Олби. Да, конечно, отчасти я виноват — отчасти, но надо еще понять, до какой степени. Человек как раз сделал над собой последнее, дикое усилие, чтоб не потерять работу…»

Но пора было уходить. И так он отнял у Уиллистона больше отведенных пятнадцати минут. Он встал.

В дверях Уиллистон сказал, что надо бы еще обсудить эту тему; его очень тревожит то, что творится с Олби.

Левенталь вдавил кнопку лифта. И, тихонько поклацав металлической дверцей, он медленно всплыл.

Потом, лежа в постели, у стенки, согнув колени, уткнув лицо в полосатый матрасный тик, Левенталь перебирал свои ошибки. От некоторых морщился; другие так больно язвили сердце, что какое уж морщиться, и он давил в себе чувства, сдерживал гримасы, только веки опускал. Он не пытался себя щадить; все-все перебрал, от сегодняшнего наскока на Уиллистона до той, исходной, сцены у Редигера. Дошел до нее и перевалился на спину и скрестил на лице голые руки.

И вот тут-то дошло до него то, глубинное, к чему пока не решался притронуться. Да, тогда, у Редигера, он потерял голову, это он признает, пожалуйста. Но вот почему? Только из-за оскорблений этого типа? Нет-нет, но он сам тогда начал подозревать, что нижайшую цену, которую на себя назначил, он и то заломил, и сразу сделалось непонятно, зачем кто-то будет платить за его услуги. Под влиянием Редигера он это почувствовал. «Из-за него я поверил в то, чего сам боялся», — думал Левенталь. Разве Уиллистону это понять? Как сыр в масле катается в профессиональном кругу. Для такого, как он, всегда где-нибудь подыщут местечко. И никогда, из-за чьих-то там слов и взглядов, не станет он злейшим врагом самому себе. Тут он может не беспокоиться.