Сол Беллоу - Жертва

Часов в девять, после рыбного ужина, который чуть поклевал, он тащился домой и думать не думал еще куда-то идти. Забрел в табачную лавку, оглядел полки над сверкающим прилавком, купил пачку сигарет. Рассеянно принял сдачу, но вместо того чтоб сунуть в карман, стал высматривать никель, чтоб позвонить Уиллистону. Вдруг нашло: объясниться, сегодня, сейчас. И уже непонятно было, как он мог столько тянуть. Пролистнул справочник, выписал номер, шагнул к будке.

Подошла Фебе Уиллистон, от этого голоса вдруг ёкнуло сердце; вспомнилось, сколько раз он звонил, просил Уиллистона посоветовать, где-то там поднажать, с кем-то там познакомить. Уиллистоны проявляли терпение, и сколько раз он беспомощно, молча, спихивал на них собственные заботы, ждал, торча у них в гостиной, повиснув на телефоне, ждал, пока его трудности взвесят, рассмотрят, ощущал себя полным нулем, рад был взять свою просьбу обратно, и ничего он не мог поделать. И конечно, он часто звонил некстати, и конечно, злоупотреблял терпением Уиллистонов. Сколько раз, берясь за дверной молоток, бросая никель в автоматную щель, думал с замиранием сердца: «Как на сей раз обойдется?» Сейчас тоже вот думал, хоть обстоятельства переменились.

— Это Левенталь, — он сказал. — Привет.

— Левенталь? Ох. Аса Левенталь. Привет, Аса.

Пожалуй, прозвучало вполне нормально. Особой сердечности ждать не приходится, если перед тем ты года три людям не звонил, если не больше.

— Я ничего.

— Вам Стэна позвать, да?

— Да.

Стук положенной трубки, минута, еще минута, смутный отзвук разговора. Наверно, не хочет подходить, думал Левенталь. Пилит ее, наверно, зачем не сказала, что его дома нет. И тут звякнула трубка:

— Алло, алло.

— Да, я слушаю. Аса, вы?

Левенталь выпалил без обиняков:

— Стэн, послушайте, мне надо вас увидеть. Не уделите мне сегодня немного времени?

— A-а, сегодня. Экспромт, однако.

— Да, понимаю. Надо было вас спросить, может, вы уходите?

— Ну, в общем, на самом деле мы собираемся.

— Я ненадолго. Минут на пятнадцать, мне больше не надо.

— Вы где?

— Недалеко. Я схвачу такси.

Уиллистон, в общем, даже не скрыл досады. Но он сказал «ладно», и Левенталь, проглотив свое «пока», брякнул трубку. Не важно, не важно, как Уиллистон согласился, главное, согласился. Левенталь вышел на середину улицы, подманивая такси. Конечно, он думал, влезая в машину, Уиллистону не очень-то нравится, когда так звонят и, отбросив формальности, ляпают просьбу. Но все равно, все равно, тут не до того, если Уиллистон действительно взял сторону Олби. Тут на кону справедливость, репутация человека, честь. Ну и есть еще кой-какие соображения.

Такси рвануло, и вдруг Левенталя бросило в жар: всплыл стишок, который, бывало, бубнил отец.

Хоть чертом назови, только денег дай. Какое мне дело, что ты меня презираешь? Больно нужно мне, думаешь, твое уважение? Да что у тебя есть за душой, чему бы я позавидовал, — кроме грошей? Точка зрения отца. Чужая точка зрения. Левенталя она коробила, ужасала. Отец при всем при том жил бедным и бедным умер — строгий, гордый старый дурак с его этими дикими взглядами, только и думал что о выгоде и как бы ему с помощью денег защититься от власти врагов. Да кто они, эти враги? Все вообще, весь мир. Сплошное воображение. И какая там выгода. Как крупный коммерсант, корпел над своими остатками, за своими засовами, затаился, как крыса в норе, а все ради того, чтобы стать львом. Да, где она, выгода; и какой из него лев. До чего же тяжело думать об отцовских повадках. Левенталь встрепенулся, хотел попросить шофера, чтоб ехал живей. Но такси уже подшелестело к дому Уиллистонов, и он вцепился в дверную ручку.

Знакомый старый негр ввел его в лифт. Низкий, кряжистый, медленный, склонился над рычагом, орудуя им с преувеличенной обстоятельностью. Лифт всплыл, с мягким стуком остановился на четвертом. Молоток на двери Уиллистонов тоже знакомый: оправленная в медь, странно тяжелая женская голова.

Дверь открыла Фебе Уиллистон. Пожали друг другу руки, она пошла впереди Левенталя по высокому серому коридору в гостиную. Уиллистон встал со своего стула в эркере, газета скользнула с колен, обняла ножку напольной лампы. Жилетка, рукава рубашки закатаны над гладкими, розовыми локтями. Все тот же румянец. Темные волосы зачесаны поперек темени, темно-зеленый атласный галстук свисает, незавязанный, с застегнутого воротничка.