Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади

Отдуваясь и кряхтя, двинули к дому довольные братья, все-таки заполучили свою дорогую зверушку.

Даже Нипернаади чувствовал себя героем и шел, весело насвистывая.

Несколько дней спустя в Кроотузе появился курьер из уезда.

- Плохо дело, ребята! - крикнул он уже издалека, - так плохо, что дальше некуда! Теперь вам житья не будет, и самое верное вам теперь бежать в лес и искать подходящий сук. Это мой вам дружеский совет, потому как старина Ныгикикас был мне приятель — мы с покойным не одну рюмочку пропустили! Вы же, братцы, совсем сдурели, вас теперь только тюремная решетка исправит да смертная казнь!

- Что мелет этот старый хрен! - хмуро спросил Ионатан.

- Никакой я не хрен, - разозлился курьер, - я послан именем высокого суда, чтобы раз и навсегда положить конец всем вашим безобразиям — раз и навсегда. Уж вы поиздевались над крещеным людом, поводили за нос честных людей, пообижали бедняков, попортили невинных девушек, чаша терпения переполнилась: ждет вас петля, и никуда вы теперь, ребятушки, не денетесь!

Во-первых, вы, Пеэтрус, Паулус и Иоатан Ныгикикасы, с хутора Кроотузе Викавереского уезда, обвиняетесь в том, что злонамеренно и предумышленно, будто дикие звери или им наподобие, вытоптали ржаное поле Мадиса Сиркуля, и отныне там ничего не растет и не зреет, почему выше поименованный Сируль требует с вас возмещения ущерба за погубленные хлеба шестьсот семьдесят крон и четыре цента.

Во-вторых, вас, мерзавцев, обвиняет хозяин хутора Лайксааре, Пеэтер Истукан, что вы самовольно, среди бела дня вырубили его рощу, которую он оценил в триста сорок крон, требуя немедленной уплаты этой суммы и одновременно обращаясь в высокий суд с просьбой привлечь вас к ответственности по всем соответственным статьям, которые есть в законе, за произвол и расхищение чужого имущества.

В-третьих, Микаэль Дырамаа обвиняет вас в том, что вы согнали все село, чтобы изничтожить его ржаное поле, и требует с вас шестьсот шестьдесят крон, а также за произвол, подстрекательство народа и разбойный набег привлечь вас к уголовной ответственности, как это предусматривает закон и как беспощадно карает закон такое тяжкое преступление заточением в тюрьму на несколько десятилетий.

В-четвертых...

- Господи, да хватит уже! - вздохнул Ионатан, - у меня уже волосы дыбом стоят, голова кругом идет, меня с минуты на минуту вытошнит!

- У этого язык без костей, знай себе мелет, ведь не прикусит никак! - расстроенно сказал Пеэтрус.

- В-четвертых, - продолжал курьер, - вас, Пеэтрус, Паулус и Ионатан Ныгикикасы, опять-таки с хутора Кроотузе Викавереского уезда, обвиняет Яан Куслап в том, что вы украли топор, один, и пилу, одну. Причем в краже со взломом, что закон толкует как самое безобразное, самое гнусное деяние!

- В-пятых...

- И это еще не все?! - вздохнул Ионатан.

- Курьер прав, видно, не миновать нам теперь каторжных работ! - захныкал Паулус.

- В-пятых, завтра вам надлежит явиться в управу и дать свои объяснения, потому что все эти обвинения в срочном порядке будут переданы в суд! А теперь, - закончил курьер, - если у вас в доме еще осталась после поминок капля-другая, то я бы с удовольствием промочил горло.

Пеэтрус сам побежал за полосканием, Ионатан притащил на закуску свиной окорок, а Паулус нес все, что оказалось под рукой: молоко, хлеб, соль и оставшуюся с обеда гречневую кашу. Он безоглядно тащил все это и ставил перед курьером. Курьер ел, пил и помалкивал.

- Господи Божечки, что же будет, что же теперь будет? - едва не причитал Паулус.

- Может, курьер скажет, как нам быть? - осторожно поинтересовался Пеэтрус.

- Сказать-то скажет, если только захочет! - рассудил Ионатан. И шепнул Пеэтрусу, что курьеру надо дать денег, тогда он станет сговорчивее, он же эти судебные дела знает не хуже, чем учитель азбуку. Пеэтрус и выложил тысячную на краюху хлеба — курьер не моргнув глазом сгреб ее в карман.

Как следует закусив, он взял бутылку водки, приподнял шапку и направился к двери.

- Ничем не могу помочь, ну ничем, - сказал он выходя, - Придется вам, жуликам, отсидеть, и благодарите бога, если не попадете на виселицу.

И время от времени останавливаясь, чтобы приложиться к бутылке, он побрел обратно в управу.

- Ох и пройдоха! - разозлился Ионатан. - Попадись он мне еще раз — семь шкур спущу! Ест, пьет, даже деньги берет, и ни одного доброго слова. Еще и жуликом обзывает!

- Чего теперь гоношиться, - вздохнул Паулус, - теперь с нас самих эти семь шкур спустят.