Фэй Уэлдон - Подруги

Странно, стоит лишь произнести роковое слово, как болезнь, тлеющая, пока ее не распознали, мгновенно вспыхивает, бурно разгорается. Тело словно подхватывает поданную ему мысль и потом уже не может от нее отказаться. Мать не хотела ложиться в больницу, это я настояла. Меня раздражало ее бездействие, я полагала, что оно вызвано физиологическими причинами, скрытыми в глубинах ее женского естества. Если только их вырвать оттуда, думала я, отсечь раз и навсегда, мать почувствует себя лучше, займется собой, не будет больше страдать, не будет понимать и прощать — меня, моих детей, мужа, подруг и свою собственную обездоленность.

А она вместо этого умерла, как будто бесполезный крошечный орган заключал в себе всю ее жизненную силу.

Иниго везет свою мать Хлою на станцию Эгден. Он ведет машину без колебаний и страха, спокойно, со знанием дела, явно рассматривая ее как полезный инструмент, а отнюдь не средство дать выход неким своим затаенным и предосудительным наклонностям.

Хлоя не может понять, за какие заслуги достался ей в сыновья этот образец совершенства — широкоплечий, с дружелюбным взглядом, смуглой гладкой кожей и глянцевитой упругостью черных волос, такой похожий на отца внешне и такой непохожий складом характера. Этот сын, который держится с нею ласково, с отцом — с церемонной почтительностью, лишь самую малость тронутой иронией, сдает экзамены, не злоупотребляет наркотиками, сторонится врагов и понимает друзей — им же имя легион — и сейчас не просто отвозит ее на станцию, но сам вызвался это сделать.

Возможно, размышляет она, у эссекской плоской земли, столь гнетуще невзрачной, что можно впасть в тоску, пригодной разве что для капустных и летных полей да строительства поселков городского типа, набрался Иниго того, что есть в ней добротного и несуетного, а еще вероятней, сам сотворил себе микросреду обитания, полную гармонии и красоты, коль скоро господь бог для него такую сотворить не удосужился.

Не видно даже знакомых с детства живых изгородей — выкорчеваны во славу прогресса и капустоуборочных машин. Солнце ушло. Ушли надежды, которые сулило раннее утро. Редкие уцелевшие деревья стоят бурые, заскорузлые от прошлогодних плетей, цепляющихся за них; поля неопрятны от мусора, который накопился за зиму.

Что за прихоть судьбы, думает Хлоя, обрекла ее жить всю жизнь на этих считанных квадратных милях английской земли? Сперва, давным-давно, — в Алдене, дочкой Гвинет, подружкой Марджори и Грейс. Теперь, после короткой передышки, — в Эгдене, на десять миль дальше по железной дороге, женою Оливера.

А там, где сейчас эгденский торговый центр, стояла раньше деревенская больничка, в которой родилась Грейс, первый и единственный отпрыск Эдвина и Эстер Сонгфорд. Так по крайней мере считали они — Грейс склонна была не признавать в них родителей, а за собой — дочерних обязанностей по отношению к ним. И притом не без оснований, пусть самых шатких и сомнительных, ибо примерно через год после того, как родилась Грейс, городок Эгден и окрестные деревушки всколыхнула скандальная история, которая положила конец существованию сельской больнички: старшая медсестра, особа немолодая и со странностями, изобрела новый научный метод опознавать новорожденных не по бирке, а по отпечатку, снятому с большого пальца ноги, что привело к замешательству среди персонала и неизбежной путанице среди младенцев, которых, в количестве шести душ, три с лишним года спустя возникла необходимость перераспределить между шестью парами родителей, на основании анализа крови, внешних данных, установленных черт характера и, разумеется, родительского инстинкта. К несказанному восторгу газетчиков, как отечественных, так и зарубежных. С шестью разобрались, а как насчет других? Все детские годы, а случалось, что и после, Грейс тешила свое воображение, мысленно определяя себя в дочери то к одной, то к другой богатой и знатной супружеской паре. Уверенность, что тебя перепутали при рождении, — явление довольно обычное среди маленьких девочек, а Грейс дай только палец в образе полоумной медицинской сестры, она и всю руку откусит, и не допросишься, чтобы помогла матери мыть посуду, даже в те дни, когда у прислуги выходной.

Сонгфорды жили в Алдене, в массивном особняке, построенном при Эдуарде VII, в первом десятилетии века, и носящем название «Тополя». Дом был обсажен тополями, имелись также обширный сад, детские качели, теннисный корт, просторные мезонины, садовник, приходящая прислуга, кладовая, уставленная банками с домашними компотами и вареньем, гостиные со шторами английского ситца, с пухлыми диванами, персидскими ковриками, китайскими коврами, обилием бамбуковой мебели, с восточными безделушками — память о военной службе Грейсова папеньки в Индии, откуда его с позором выставили, — и одиноким книжным шкафчиком, где помещались Британская энциклопедия в двенадцати томах, разрозненные путеводители, географический атлас, два романа Дорнфорда Йейтса, три полицейских романа Саппера и «Свет погас» Редьярда Киплинга.