Аугуст Гайлит - Новеллы

- Ивола, - простонал он, - зачем ты мне изменила?

Разве он недостаточно, точно пес, бегал за ней, голубил ее, любил, работал, как зверь? Разве он не берег ее как самое дорогое сокровище, как святыню души? Но что в том во всем проку, все было впустую, - пришел портной, и Ивола повесилась ему на шею!

Есть на свете злодеяния, думал Тоомас, которые приводят в содрогание всех, но о такой гнусности он еще не слышал. Убить душу, втоптать в грязь настолько, чтобы в человеке и тени облика человеческого не осталось. Он чувствовал себя именно таким, втоптанным в грязь, как будто весь мир видел его позор, как будто лес и тот смеялся над ним, смеялись поля и луга, и даже ночные птицы хохотали над ним в ветвях. Поглядите на этого дурака, которого жена обманула с презренным портным! Поглядите на наивного осла, который делит свою любовь и постель с первой попавшейся скотиной! Не воняет ли от него позором, поглядите — не несет ли дерьмом и навозной жижей?

А он-то ликовал, мечтал, радовался счастью! А он воображал, что стремления его чисты! Хотел стать другим человеком, забыть свое грязное прошлое начать новую жизнь! В кирку ходил, молился, складывая руки как малое дитя. И любил свою жену, возносил ее — как святыню, как что-то недосягаемое. Сотворил себе кумира! И тут пришел этот Кантерпасс, этот долговязый, сухой журавель, этот пустомеля, и поверг в прах, растоптал, смешал с грязью все его благие намерения, веру и любовь! Гей, парни, заводи музыку, то-то будет потехи, шуток и смеха! Веселись, народ израилев, девы, возжигайте свои светильники, - идет жених в терновом венце и в мантии шута!

Да, верно, он убивал на большой дороге, нападая кровожадно на беззащитных людей; верно, - он крал у сироток последнее и жег дотла их жалкие пристанища; верно, что пускал по миру ни в чем не повинных людей и многих довел до отчаяния; верно и то, что его отвратительные преступления неописуемы в своей мерзости, - все это верно, все так. И все же, разве можно даже сравнить его грехи с той гнусностью, которую совершила его жена?

Он невинный агнец по сравнению с Иволой. Нож его обрывал страдания бренного тела, Ивола же убила душу. Лицемерно смеясь, как шлюха, она растоптала самые светлые чувства в жизни.

- Ивола! Ивола! - взывал Тоомас.

Он вынул из кармана вторую бутылку и выпил ее.

Так вот к чему были все эти странные сны и предчувствия! Вот почему он, уходя с хутора, смотрел на жену как бы прощаясь! Чем он теперь не волк, мечущийся по болоту и не находящий спасения? Или не тот голый, который замерзал в снегу, а мимо текла толпа и никто не торопился ему помочь? Всего он ожидал, даже умереть, кажется, было б легче, но это, это...

Качаясь, он закружил по лесу. Споткнулся, сел на пень, поднялся и пошел снова дальше. Дождило, было темно. Иногда он приостанавливался, задумывался о чем-то, потом, точно очнувшись, принимался опять кружить.

- Ивола, - всхлипнул он. - Ивола!

Прислушался к звучанию голоса и засмеялся.

- Не зови мертвых! - сурово сказал себе.

Бездумно брел он вперед, выходил на чужие поля, к чужим хуторам, останавливался, озирался и поворачивал обратно. Брел как потерянный, сам не зная куда. Сознавая лишь, что у него нет больше дома, добра, полей, что он опять нищий, опять шатун и лесной разбойник. И никак не мог отрешиться от чувства, будто его вываляли в нечистотах.

А может, все это просто домысел? Может, портной приходил так, по делу, и только? И Ивола не виновата? Плачет, поди, сейчас и ждет с нетерпением его возвращения?

От этой мысли его просто оторопь взяла. Он приостановился, прислушался и стал думать. Совсем как утопающий он пытался найти хоть что-то, ухватиться за самую крохотную надежду, чтобы отринуть сомнения. Но так ничего и не нашел, даже пустой соломинки. Не, все было ясно, все было так.

Он вновь пустился бегом.

- Олух царя небесного, шут с позорными бубенцами на шее, - клял он себя, - кричи, ликуй, - ты удостоился великого счастья: портной почтил твой дом! Что ж, бери теперь жену и вези на ярмарку, авось, найдется еще кто, согласный делить с ней свою любовь!

А ты спрячь свои полные стыда глаза, закрой поганый рот и ступай по дорогам, которые хохочут и улюлюкают под твоими ногами!

5.

Прошла ночь, встало, проглянув сквозь тучи, солнце. Тоомас услышал лай мустояских собак.

Он насквозь промок на дожде, шапка потерялась, на руке была глубокая ссадина, но он ничего этого не замечал. Все было уже неважно, все было теперь ему безразлично.

Как ходячая тень, он брел, опустив голову низко на грудь и бесцельно болтая руками. Сел на пень, отер слезы и уставился на ладони, точно на что-то чужое и невиданное.